После «Кюхли» он решил написать роман о Грибоедове, продолжая портреты людей, которые в душе были согласны с декабристами, но не имели достаточно мужества, чтобы выступить открыто вместе с ними. Грибоедов также был другом Пушкина, и Пушкин встретился с ним, как и с Вильгельмом. Но это был не живой Грибоедов, а тело царского посла, убитого в Персии…
Кто хочет, может прочитать об этой встрече в пушкинском «Путешествии в Арзрум».
Тынянов сам побывал в Западной Европе, как Чацкий, ездил на «погибельный Кавказ», жил в Тифлисе (как тогда назывался грузинский Тбилиси), он вдохнул воздух «старого Майдана» и побывал на Давыдовой горе, где вдова Грибоедова похоронила тело убитого мужа.
Это строки из поэмы «Кавказский пленник», которую я написала в 1924 году, когда после смерти Ленина приехала в Тифлис вместе с маленьким сыном и встретилась здесь, как было заранее условлено, с Николаем Тихоновым.
В этой поэме, которую я по разным причинам не поместила в «Избранное», были такие строчки:
Сентиментальности во мне не было, и то, что можно было сказать стихами, осталось на страницах книжки в синей глянцевой обложке, которую я назвала «Упрямый календарь»[542].
Тынянов прочел по-своему загадочную жизнь Грибоедова и рассказал нам о ней в романе «Смерть Вазир-Мухтара».
В одной из заключительных глав романа Тынянов рассказывает о последней ночи Грибоедова в Тифлисе, о прощании с любимой, с которой не суждено было увидеться. Посол уезжал с зарей, его ждет у въезда в город верный слуга, с которым нужно догонять официальную делегацию, ушедшую накануне. Александр спешит, с трудом отрывается от любимой, вскакивает на коня и мчится вслед за слугой, на ходу вдыхая аромат любимой на пальцах своей руки…
В Тифлисе я была разлучена с другом и долгие годы не смела об этом сказать[544].
Когда я прочла в романе Тынянова сцену прощания, то поняла, что сделал Тынянов для раскрытия Грибоедова. И мне кажется, я должна сказать об этом, как о переводах Гейне.
Язык стихов нельзя переводить на прозу.
В 1931 году я бросила медицину, не потому, что работа квартирного врача мне надоела. Я любила своих больных, со всеми их капризами и фокусами, и они даже не мешали мне писать стихи, — на дежурствах в больницах и на подоконниках, где попало, стихи рождались в моей голове. Но я увлекалась работой газетчика, мне предлагали интересные поездки по стране, и я не могла отказаться…
В 1922 году я ездила в Киев, на родину моего сына, в 1924 году после смерти Ленина затеяла поездку на юг в Коктебель и Тифлис, в 1926 году получила от «Ленинградской правды» командировку на Урал, выпросила у фабкома табачной фабрики, где я состояла врачом медпункта, разрешение взять отпуск на свой счет и махнула через Уральские горы.
Сколько интересного я видела: и восстановление заводов, и новых людей, которые в первый раз вдохнули воздух свободы, и исторические места. Обо всем этом я написала очерковую книгу и не прочь была бы переиздать ее или пересказать ее моим новым читателям[545].
В 1930 году я получила командировку в Петрозаводск, Кандалакшу и Кемь.
Вместе с моими друзьями я пережила восторг новых пятилеток и радость от постройки мощной металлургии. Друзья-очеркисты звали меня на Дальний Восток и включили в одну из бригад, отправляемых в поездку по Дальнему Востоку в середине тридцатых годов.
542
В книге Полонской «Упрямый календарь» (Л., 1929) напечатаны «Отрывки из поэмы „Пленник“» с посвящением Е.Б.В. (видимо, Евгению Багратионовичу Вахтангову). Посвящение, как не раз случалось у Полонской, должно было сбить со следа: уже самые ранние черновики поэмы содержат первую главку с посвящением М.С.Ф., т. е. М.С. Фербергу, в первый раз арестованному во время «меньшевистского восстания» в Грузии (история написания поэмы и посвящения изложена в послесловии). Другие фрагменты поэмы печатались также в «Ленинградской правде» (1 января 1925 г.) и журнале «Ленинград» (1925. № 15).
543
Несколько измененная редакция последнего (шестого) стихотворения из цикла Полонской «Еще любовь», вошедшего в книгу «Упрямый календарь».