Над судьбой княжны Джавахи плакали, Второй Ниной восхищались мальчики и девочки, читая и перечитывая любимые страницы.
«Вольф и сыновья» переиздавали книги Чарской и наживали на них деньги. В дни рождения Лидии Алексеевны, летом, сам хозяин приезжал в парной коляске на дачу к писательнице с традиционным тортом и букетом роз. За переиздания он по-прежнему не платил. Лидия Алексеевна не заключала договоров.
В одно ужасное утро знакомая матери принесла свежую газету. В ней была напечатана статья Корнея Ивановича Чуковского[608]. О, как жестоко он обошелся с Лидией Чарской и ее героинями! Не щадя ее, он и не подозревал, что недалеко то время, когда и его статьи перестанут печатать, когда безжалостное молодое поколение будет издеваться над его героинями — над бедной Мухой-цокотухой и добродушным Крокодилом.
Потом пришли война, революция. Чарскую перестали печатать, книги не переиздавались. Счастье ушло. Лидия Алексеевна халтурила в маленьких театрах, прирабатывая на жизнь для себя и сына. Муж погиб на войне, пал смертью храбрых. Мать умерла.
Но Чарскую продолжали читать. Она гордилась этим и боялась — боялась быть причиной неприятностей для своих юных читательниц и поклонниц.
В годы с 1916 по 1920-й почти не издавали книг для детей, но книги Чарской передавались из рук в руки. Они приобретали все новых поклонников и читателей. Бережно сохраненные, тщательно переплетенные, с обмусоленными углами, они приобретались читателями на рынке, толкучке за керенки и «лимоны».
В начале двадцатых годов в советских трудовых школах существовали «подпольные» библиотеки, и Чарская была одним из любимых авторов.
В 1925, 1926 и 1927 годах пионеры стали устраивать «суды над Чарской», — суды по всем правилам, с обвинителем и защитником, с постановлением суда об уничтожении «преступных материалов». Об этом писали в газетах, педагогических книгах и журналах.
Чарская продолжала получать письма от детей с выражением восторга и любви, с просьбами достать хотя бы на несколько дней продолжение любимой книги. Откуда дети узнавали ее адрес? Не знаю.
Но однажды, придя на квартиру к Лидии Алексеевне, чтобы поговорить о повести, которую она начала писать для «Работницы и крестьянки», я застала автора в слезах. В руке она сжимала несколько мятых бумажек.
Девочки из соседней школы незаметно подсунули деньги под скатерть обеденного стола. Они явились к ней гурьбой после уроков и попросили разрешения посидеть. Пришел муж Лидии Алексеевны со службы и вместе с нею пообедал похлебкой из пшена. Он быстро ушел, а девочки недоуменно спросили:
— Почему же вы не ели второго?
Пришлось сознаться, что второго нет, не было денег.
Девочки ничего не сказали, но после того, как они ушли, Лидия Алексеевна нашла деньги под скатертью. «Я не знаю фамилий этих девочек, — жаловалась Чарская, — я не хочу брать у них денег. Я могла бы вернуть деньги в школу, но, боюсь, детей накажут. Они там судят меня, а девочки ко мне бегают».
С повестью для «Работницы и крестьянки» о советских детях дело обстояло очень плохо. Чарская никак не могла написать того, чего не знала. Но плохо было и с деньгами.
Одно время Чарская приходила ко мне почти каждое утро, показывать, что она написала накануне, и как-то, не застав меня дома, сказала моей матери:
— Вот Елизавета Григорьевна неверующая, а со мной сегодня произошло чудо. У нас не было ни копейки на молоко для Вовы, моего мужа. Я вышла из дому и с утра все молилась, чтобы Бог послал мне денег, хотя бы трешку. И что же! В канаве на углу Разъезжей и Загородного я увидела новенькую трехрублевку. Кругом никого не было, и я поняла, что это ответ на мою молитву. Ведь вы-то верите.
Осенью 1966 года, разбирая свои архивы, я нашла последнее письмо Чарской, которое она принесла мне домой[609]. Хочу привести его целиком:
«Дорогая Елизавета Григорьевна!
Вчера, 13 мая, я была у тов. Маториной (удивительно обаятельный человек). Оказывается, моя вещица не потеряна, и т. М[аторин]а обещала мне к лету напечатать ее. Но, увы, отдельным изданием — нельзя, к моему большому огорчению. Вероятно, пройдет в журнале на детской странице. Хотя бы к лету напечатали, а то я, по всей вероятности, не переживу осени и не увижу в печати моей любимой вещицы.
608
Имеется в виду статья К. Чуковского «Лидия Чарская», напечатанная 9 (22) сентября 1912 г. одновременно в газетах «Речь» и «Современное слово» (см.:
609
У Полонской сохранилось 7 писем Чарской — точнее, записок, которые она доставляла сама (средств на почту у нее не было, да и жила она неподалеку). Приведенное письмо Полонская датирует 1936–1937 гг.; в других, как правило карандашных, записочках (редко датированных, это — годы 1931-й и 1933-й) — неизменные благодарности за заботу: выхлопотанные разовые денежные пособия, бесплатные талоны на столовские обеды, готовность помочь: позвонить и переговорить с кем-либо из чиновников и напомнить о бедствующей старой писательнице.