[Автобиография 1924 г.][671]
Родилась в Варшаве, училась в Петербурге, в гимназии Хитрово, что на Первой Роте. С 1908 по 1915 год жила за границей, большей частью в Париже. В качестве врача была на войне, сначала во Франции, в городе Нанси, во время осады; затем с 1915 по 1917 [г.] в России, в Галиции и Буковине. С тех пор снова в Питере, где все время работаю по специальности. Стихи люблю с детства. По-настоящему стала писать с 1919 года. Издала 2 книжки стихов: «Знаменья», изд. «Эрато», 1921; «Под каменным дождем», изд. «Полярная звезда», 1924. Печатаюсь с 1919 года, в различных журналах и альманахах[672]. Готовлю к печати третью книжку стихов[673]. Напечатала несколько сказок в стихах: «Зайчата», «Гости», «Про пчел и про Мишку медведя»[674].
В ранней юности была социал-демократкой, большевичкой. Сейчас в партии не состою, хотя и разделяю платформу РКП целиком.
Из литературных группировок принадлежу к обществу «Серапионовых братьев». Это группировка «по дружбе». По крови — еврейка, чистокровная, «без помесей».
Елизавета Полонская
[Письмо П.Н. Медведеву][675]
Уважаемый Павел Николаевич,
Вы просите у меня автобиографии. Вы принадлежите к литературным критикам и не знаете, как это трудно — писать о себе. Столько вещей хочется скрыть, потому что они неприятны тебе, столько вещей скрыть необходимо, потому что они были бы приятны другим; в конце концов, глядишь, фактов никаких и не останется. Пожалуй, лучше не писать автобиографию! Но отказаться — еще опаснее. Вот, два года тому назад, на приглашение одного из журналов я ответила, что писать автобиографию не умею[676]. И что же! На основании трех шутливых строчек очень серьезный критик презрительно попрекнул меня тем, что я «не умею хлопотать о пайке и вообще участвовать в стройке нового советского быта». Это глубоко меня оскорбило.
Уважаемый Павел Николаевич, Вы поступили в корне неправильно. Вам совершенно не следовало предоставлять нам писать кто о чем хочет. Надо было составить разумную анкету на 44 пункта, включив в нее все, что может интересовать, во-первых, — серьезного критика, во-вторых, — критика несерьезного, в-третьих, — добрых знакомых и, в-четвертых, — обывателя; затем размножить эту анкету на гектографе, раздать ее подсудимым с обязательством ответить на все пункты и, наконец, опубликовать все анкеты, приложив в ним соответствующие автографы, фотографические карточки и дактилоскопические снимки с большого и указательного пальца обеих руте. Успех книги был бы обеспечен!
Но, уважаемый Павел Николаевич, Вы этого не сделали, и вот мне приходится сочинять автобиографию, а Вам жестоко каяться в своей ошибке, Разрешите мне, однако, несколько исправить Вашу оплошность и путем наводящих ответов облегчить истолкование моей автобиографии в связи со всем уже написанным мною, а также и с имеющим быть написанным во все будущие времена.
Так, во-первых, я должна объявить мое еврейское происхождение.
Семья моя еврейская и без примеси всякой инородной крови. Архивов семейных у нас не сохранилось, но, по рассказам, предки моего отца пришли в Россию из Испании. Они торговали лошадьми, то есть были лошадиными барышниками, и одна ветвь нашего рода, кажется, и посейчас занимается этим ремеслом в маленьком литовском местечке.
Со стороны моей матери — это были ученые, раввины и цадики, талмудисты и толкователи Священного писания. Дед мой, обучив шестерых своих дочерей еврейской грамоте, как это полагается по закону, запретил им учиться русскому языку и «русским наукам». Для него это был грех. Но девочки учились тайно арифметике и русской грамматике, а затем и русской литературе. По ночам, когда старики уже спали в просторной и низкой «бабушкиной спальне», за зелеными ставнями с тяжелыми болтами на мирной, поросшей травой зеленой улице, у дочерей в мезонине тайно собиралась молодежь. Сюда являлись приезжавшие из Москвы и Петербурга студенты. Здесь читали Чернышевского и Писарева, спорили о правах женщин и о религиозных предрассудках. Это были восьмидесятые годы. Здесь моя мать познакомилась с моим отцом, тогда студентом Рижского Политехникума. Вскоре мать моя, против воли деда, бежала в Петербург и поступила на курсы, на математическое отделение. С нею поехала и ее сестра, четырнадцатилетняя девочка, которую ей удалось определить в гимназию Оболенской. Дед мой проклял обеих дочерей и объявил, что не даст им ни копейки денег. Они бедствовали ужасно, но не уступили. К тому же у них, как у евреек, не было «правожительства», то есть они не имели возможности нигде прописаться и должны были ходить по ночевкам.
674
Зайчата. М.: Радуга, 1923; Гости. Л.: Книга, 1924; Про пчел и про Мишку медведя. Л.: Гиз, 1926.
675
Публикуется впервые по авторской рукописи из личного архива Е.Г. Полонской; текст писался в 1924 г. и П.Н. Медведеву передан не был.