Тифлис
И ты сменил лицо свое,
Ковровый город у Куры,
Пусть грохот звончатый еще
Поет с Давыдовой горы.
Пусть Чацкий спит здесь мирным сном,
Пошли романтики не те.
Поправку вносит Заккрайком
К твоей восточной пестроте
Однообразьем диаграмм
И дробью Интернационала.
Так. Был твой азиатский хлам
Здесь в переделке небывалой.
Сюда в октябрьский день,
На славный праздник в гости,
Из горских деревень
Приходят крестоносцы
У Дома Профсоюзов
Кольчугою блеснуть,
Прославить аркебузом
Знамен багряных путь.
По городу пройдя,
Не замедляя шага,
Республике Труда
Они дают присягу.
Но вместе с ними, рядом,
Не выше их коленей,
Идут в строю отряды
Другого поколенья.
Одни под черной буркой
Идут, кичась оружьем,
Но кожаные куртки
Осанкой их не хуже.
По тесным площадям,
Где все дома внаклонку,
Ребячий барабан
Стучи и цокай звонко!
Распахнуты ворота,
И песни все знакомы!
Кому придет охота
Сидеть сегодня дома.
Счастье
Чекиста любить —
Беспокойно жить:
Ходи, озирайся,
Живи, запирайся.
Придет ночью муженек,
Скажет: «Здравствуй, мой дружок!
Нынче смерть меня ждала
Тройкой пуль из-за угла,
В переулочке — кинжалом,
Под мостом водой бежала.
Пулям отдал я поклон,
Переулок обойден,
На мосту остался пьяный,
Я поил его наганом».
Мне снег
На черном гребне гор
Напомнит, знаю я,
Цвет молодых твоих седин
И холодность твоя.
Мы мало виделись с тобой.
Расстались как во сне,
Но взял ты зеркальце мое,
А гребень отдал мне.
И если в зеркальце мое
Случайно взглянешь ты,
Быть может,
Возвратит стекло
Тебе мои черты.
И если гребень подношу
Я к волосам моим,
Воспоминанье о тебе
Встает как легкий дым.
Мне снег
На черном гребне гор
Напомнит, знаю я,
Цвет молодых твоих седин
И холодность твоя.
8 апреля 1936
* * *
Спускается солнце за степью,
Вдали золотится ковыль.
Колодников тяжкие цепи
Вздымают дорожную пыль.
Так вот что случилось с тобою.
Куда тебя жребий занес —
Любимый с печальной судьбою,
С серебряной прядью волос[729].
1938
Судьбы и обстоятельства
(По страницам архива Е.Г. Полонской)
После революции квартиру Полонской урезали: отобрали парадный ход с прилегающими к передней комнатами (впрочем, уже давно все ходили со двора по черной лестнице). Это всего лишь «уплотнение», а не репрессии: семья была немаленькой и жила на трудовые доходы, потому несколько сугубо смежных комнат ей оставили — это позволяло отделиться и жить без соседей, не в тесноте, даже с роялем. Елизавета Григорьевна и ее брат, искусствовед Александр Григорьевич Мовшенсон, любили и всю жизнь собирали книги (на разных языках) — обе их библиотеки были обширны; кроме того, у них не было привычки выбрасывать журналы, интересные номера газет, свои черновики и рабочие тетради, письма, открытки, фотографии, программки, справки и прочие интересные бумаженции. В черные времена, которые, к удовольствию вождя, прозвали «ежовщиной», кое-что из наиболее опасных по тем временам бумаг в квартире Полонской на Загородном, конечно, уничтожили, но тьма иных бумаг эпоху террора пережила.
вернуться
Впервые (без посвящения): Полонская Е. Новые стихи. Л., 1937.
вернуться
Печатается впервые по рабочей тетради Полонской.