Надю этот эпизод очень веселил. Особенно это меня удивляет теперь, когда я вспоминаю, что она была лишена чувства юмора и на редкость серьезно принимала все в жизни… Меня она всегда поила черным кофе с сухим печеньем, и мне кажется, это была главная ее пища. Когда приехала в Париж ее шестнадцатилетняя сестра Маруся, Надя развеселилась, учила ее жизни, главным образом поучала. У толстенькой Маруси были пышные черные стриженые волосы, которые разлетались при любом движении (она, оказывается, остригла косу сама). Надя постоянно говорила ей строго: «Маруся, убери крылья в ангар!», и Маруся смущенно приглаживала свои пышные пряди, убирая их за уши. В те годы мы еще не стриглись, разве только случайно — по болезни. «Убери крылья в ангар» — это было время увлечения первыми летчиками: Блерио, Фарманом, Латамом и др.
4. Оскар Лещинский, когда я с ним познакомилась, входил в Парижскую группу большевиков. Стройный, белокурый, очень подвижный, с приятным одухотворенным лицом, он мне напоминал тех юношей из-за Невской заставы, с которыми я работала последние два года. Лещинский только недавно приехал в Париж, бежав из тюрьмы, как и многие другие товарищи. Потом я узнала, что он пишет стихи, хочет стать художником. Где-то на юге России жили его родители, но, по-видимому, небогатые, так как он не получал никаких средств из дома и сразу стал нуждаться. С каждым собранием, на котором мы встречались, Оскар казался мне все более нервным, и его узкое выразительное лицо становилось угловатее и прозрачнее. Он, по-видимому, жестоко голодал, но все же аккуратно приходил на очередные встречи, а для этого нужно было заплатить 30 сантимов за обязательный напиток (пиво, черный кофе). На таком условии хозяин кафе на Авеню де Гобелен соглашался сдавать зал для собрания.
Наша группа увеличивалась день ото дня — за счет беглецов из царских тюрем, и если в начале осени приезжали интеллигенты, надеющиеся поступить в учебные заведения, то зимой в Париж нахлынули рабочие из Средней России, с Волги, с Украины… Трудно жилось этим пролетариям в Париже. Те, кого голод заставлял согласиться на любой труд, хватались за любую работу, даже за такую тяжелую и беспросветную: по 14 часов в сутки мыть грязную посуду, не вынимая рук из горячей воды, пропитанной помоями (мужчин-судомоек называли «ныряльщиками»), — и в конце концов деквалифицировались. В январе 1909 года я не видела Лещинского ни на одном собрании группы — мне объяснили, что Оскар поступил «ныряльщиком» в большой дешевый ресторан на Бульварах и работает в вечерние часы. С этих пор я долго не встречала Оскара и не знала о его судьбе.
Социалистическая партия Франции жила собственной жизнью, и мы фактически не принимали в ней участия. Но иногда, время от времени, в мире разражались международные события, и тогда отдельные стороны и явления жизни народа Франции — парламентские прения, крупная стачка или воспоминания о значительном историческом событии — внезапно начинали звучать на весь мир. Тогда рабочие парижских предместий выплескивались на улицу — среди них были и русские революционные рабочие, нашедшие приют во Франции и прошедшие там «университеты классовой борьбы». Предполагаю, что и Оскар Лещинский прошел через эту учебу. Начав с работы «ныряльщика» в дешевом ресторане и расклейщика афиш и продавца газет, он нашел прямой путь к распространителю партийной прессы.
Весной 1911 года я узнала от Нади Островской, что Оскар Лещинский (был арестован 18 марта на улице. В тот день отмечалось сорокалетие Парижской коммуны. Был организован поход рабочих на кладбище Пер-Лашез, к месту расстрела коммунаров. Русские революционеры и социал-демократы, эсеры и анархисты приняли участие в демонстрации. В кафе де Гобелен состоялась лекция А.В. Луначарского о Парижской коммуне. На лекции я была, но на демонстрацию пойти поленилась. Надя рассказывала, что во главе демонстрации шли члены центрального комитета Социалистической партии Франции. Впереди колонны мужчины несли знамена. Март в Париже — теплый, солнце сияло и грело. Было воскресенье, и, подходя к кладбищу, затянули «Интернационал» — песню про коммунаров. Надя шла в одном ряду с Оскаром. Рядом была женщина с девочкой, которую она держала за руку. Оскар всю дорогу шутил с девочкой, хотел взять ее на руки, когда подходили к кладбищу и девочка устала. Но тут ажаны (полицейские) у входа на кладбище напали на демонстрацию сбоку, сталкивая людей с мостовой на панель. Девочка заплакала, и в этот момент в давке ее сбили с ног. Ажаны выхватывали людей из толпы и волокли в тюремные фургоны (у нас их звали «черными воронами», а французы именуют «мешком для салата»). Надя прижалась к стене кладбища, а оказавшего сопротивление Оскара ажаны потащили в «мешок для салата», его судили и приговорили к трем месяцам заключения в тюрьме Сантэ. В тюрьме он писал свои первые стихи… Месяцы тюрьмы ожесточили Оскара, усилив его революционный дух, выдохшийся было под влиянием богемной жизни. Выйдя из тюрьмы, он стал одним из слушателей школы Ленина в Лонжюмо. Но стихи он писал и потом[221].
221
По одному из вариантов мемуаров, весь материал, относившийся к Лещинскому, включая пересказ фрагментов книги Г. Холопова «Грозный год», Полонская предполагала собрать в виде отдельной главы — этот вариант мы с М.Л. Полонским опубликовали, см.: Нева. 1988. № 4. С. 193–195.