В конце десятилетия, когда ему поручили организацию Всемирной выставки 1939 года, Мозес уже мечтал о полном обновлении города. Местом для выставки был выбран пустырь Флэ-шинг-Мидоу, а ее темой — «мир завтрашнего дня». Мозес убедил General Motors профинансировать экспозицию «Футурама». Это был макет города будущего, максимально приспособленного для автомобильного транспорта: центр заменили гигантские автострады, обрамленные парковыми зонами с небоскребами, пригороды соединялись прямыми скоростными шоссе. Автор макета Норман Бел Геддес заметил: «Скорость — это клич нашей эпохи». «Футурама» прославляла удобство, безопасность жизни, отгороженной от внешней среды корпусом беспрепятственно носящегося по городу автомобиля, и идеал скорости, заменяющей непредсказуемые контакты с людьми.
После Второй мировой войны Мозес не оставил своих замыслов, начав в Манхэттене создавать город для автомобилей и устанавливать свой новый порядок в городском хаосе. В 1940-1950-х годах этот «король Нью-Йорка» стал строить свой «автополис», снося старые и ветхие дома и сооружая небоскребы на 28 тысяч квартир. В Верхнем Вест-Сайде он запланировал создать «очаг культуры» в виде Линкольн-центра; дорожная сеть мегаполиса была реструктурирована — площадь Коламбус-Серкл стала нью-йоркским «Колизеем». Мозес также боролся за размещение в Нью-Йорке штаб-квартиры ООН: ее здание, спроектированное Ле Корбюзье в 1950 году, стало одним из самых ярких символов современного города. К середине 1950-х он приобрел непререкаемый авторитет: весь мир соглашался не только с диагнозом, который он ставил городу, но и с радикальным хирургическим методом его излечения. На короткое время возникло ощущение, что Мозес нашел ответ на давний вопрос: как создать счастливый город.
Джейн Джекобс, с ее любовью к цыганской бижутерии и неизменной широкой улыбкой, отличалась острым умом. Она родилась в 1916 году в Скрэнтоне (штат Пенсильвания), перебралась в Нью-Йорк в годы Великой депрессии и зарабатывала на жизнь стенографией, по вечерам оттачивая журналистские навыки. Ее статьи публиковались в Vogue и Sunday Herald, где она приобрела репутацию специалиста по городской жизни. Кроме того, она поступила на вечернее отделение Колумбийского университета, где проучилась некоторое время, но не стала получать диплом. В годы войны Джекобс работала в Управлении военной информации; именно в это время она встретила Роберта Джекобса и стала его женой. В 1947 году они переехали в квартиру над продовольственным магазинчиком в доме номер 555 по Гудзон-стрит, в довольно запущенном квартале Гринвич-Виллидж. Этот район, из которого многие предпочли уехать, был застроен ветхими домами XIX века. Отчасти окружающий хаос проник и в ее жилище: друзья вспоминают, что оно было крайне неряшливым, но отражало ее яркую индивидуальность. Именно здесь Джекобс начала наблюдать за «балетом Гудзон-стрит» и поняла сложные принципы функционирования квартала, которые позднее описала в «Смерти и жизни больших американских городов».
В конце 1950-х годов она стала работать в журнале Architectural Forum, где работал и Уильям Х. Уайт, разделявший ее тревогу по поводу опасностей, что несет в себе городское планирование. Вместе они пытались найти ответ на вопрос: если архитекторов завораживают грандиозные проекты, то где в них место для людей? Уайт и Джекобс изложили свои идеи в новаторской серии статей «Взрывающийся мегаполис». В статье «Центр для людей» Джекобс размышляла о городах будущего: «Они будут просторными, зелеными, малолюдными, с длинными парковыми аллеями. Все будет прочно, симметрично, упорядоченно. Чисто, достойно, монументально. Одним словом, они будут обладать всеми признаками ухоженного величественного кладбища»14.
С этого момента столкновение между Джекобс и Мозесом стало неизбежным. Первая стычка случилась в 1950-х годах, когда Мозес предложил для разгрузки пробок проложить автостраду через Вашингтон-сквер-парк. Джекобс вмешалась в ситуацию, организовав рассылку петиций, и с помощью своих связей заручилась поддержкой известных людей — в том числе Уайта, специалиста по истории городов Льюиса Мамфорда (в то время он был еще и влиятельным обозревателем New Yorker) и даже Элеоноры Рузвельт. В выходные она брала с собой своих детей на акции протеста на площади — образ матери с детьми привлекал фоторепортеров. 25 июня 1958 года New York Daily Mirror опубликовала снимок, на котором ее дочь Мэри Джекобс держит ленточку за один конец: это символизировало «разрезание ленточки наоборот», — и план Мозеса был отложен на неопределенный срок из-за решительного противодействия общественности. Самому его автору оставалось лишь сетовать: «Но ведь никто не против — никто, никто, никто, кроме горстки, горстки мамаш!»15