— А что, друг мой ситный, может — как в том анекдоте — черт с ней с этой охотой? А? Ведь не только у природы бывает бабье лето, — я сграбастал ушастую голову в охапку, прижался к ней щекой. — Ты ж меня поймешь, ты ж меня простишь?..
А тут сорока вдруг как затрещит, ну, прямо как… как сорока! Я сначала даже не поверил — ну откуда в городе сорока?! Просто мальчишка какой-нибудь с игрушечным автоматом. Но тут же обнаружил её на мелколистном вязе всего-то через проезжую от меня. Птица сидела на длинной горизонтально растущей ветке, что протянулась в двух-трех метрах над землей. А от ствола по той же ветке к ней пробирался лобастый рыжий кот из самых тех, из самых бандитов. С моего места ветка была как на ладони, так что мы со спаниелем оказались в первых рядах партера. Пес тоже насторожился, замер, наблюдая за чужой охотой. А задача у рыжего была не так-то уж и простой: тонкие веточки, тут и там вертикально отходящие от основной ветки, не только не давали ему возможности прыгнуть, но и мешали подкрадываться. Поэтому кот пёр как на параде или в психической атаке: набычившись, неспешно и в полный рост. Сорока, отчаянно стрекоча, то приседала и расправляла крылья, словно собираясь взлететь, то вертелась на одном месте, как по команде «кругом», а то даже бочком-бочком подскакивала поближе к противнику. Но стоило только коту выбраться на дистанцию атаки, птица моментально перескакивала за следующую вертикально растущую веточку. Рыжего эта наглость, похоже, задела за живое, и он решил не сдаваться, хоть уже и ветка принялась опасно раскачиваться с каждым движением, и лапки стали соскальзывать раз за разом… Наконец охотник отчаялся на прыжок. Он даже не стал подготавливаться, а совсем не по-кошачьи с полушага неуклюже ринулся вверх. Да ветка-то — не твердая опора, вот и отшатнулась вниз и в сторону, предательски сорвав всю энергию атаки. Несчастное животное, изо всех сил вертя хвостом, несколько раз перевернулось в воздухе и рухнуло на землю. Пес, видя такое посрамление охотничьей гильдии, с заливистым лаем кинулся в его сторону. Кот шикнул, но и не подумал испугаться. Сорока же, неуёмная в своём ликовании, стремилась еще побольней задеть кошачье самолюбие: оглушительно стрекоча, она раз за разом пикировала на кота и дергала клювом за уши, била лапами по спине, хлестала крыльями по морде. Меня скрючило в хохоте.
Нет, право слово, стоило бы на нас посмотреть: кот, прижимаясь к земле и шипя на птицу, чуть ли не по-пластунски удирает в подъезд; сорока демонстрирует чудеса высшего пилотажа, донимая поверженного противника; спаниель то замолкает и возвращается к скамейке, то вновь бросается с руганью в строну рыжего; а я задыхаюсь в приступах гомерического смеха:
— Охотнички, блин!..
01 — 08.11.2007
Таких не берут в космонавты
Вот только что так это славно посидели с моим другом, поговорили о судьбах России: он мне рассказал о том, какие дворяне были у него в роду, я ему — о том, что я вообще-то из крестьянского рода, зато у меня самая замечательная старая дева из всех кошек этого города, — одним словом, поняли друг друга. И вот я возвращаюсь домой, к своему родному подъезду — пива осталось лишь на полтора глотка, зато чипсов — чуть тронутая большая пачка. И шо мне с ними делать? (Вы извините, дело в том, что когда я сильно пьяный, — я перехожу на этот отвратный еврейский акцент: евреи простят, а русским — понятней.) А тут мимо бежит этакая Стрелка пополам с этакою Белкой, одним словом, — то самое, что отправляют в космос. Я тут, сообразно, думаю, а шо мне таки делать с этими чипсами? Мне завтра на работу, тем более, что денег на пиво нет уже с прошлой недели, а моя Кося, дура такая, тех самых чипсов не есть вообще?! А дай, я угощу ту самую Стрелку-пополам-с-Белкою!? И я ей говорю: «Тцы-тцы-тцы!» — ну, типа, в натуре, поди сюда, падла, — я тебе вкусного дам.
И тут эта стерва — хвост крючком, уши торчком, все остальное — на карандаше — поосновательнее располагает свои задние лапки и начинает облаивать меня на весь квартал! И при этом, сволочь, подпрыгивает от воодушевления.
Из Лаек оказалась.
Я ей — да ты что?! Я же тебе — чисто чипсов хотел…
А она мне — на весь квартал — ой, люди добрые, вы только посмотрите, и шо он захотел со мной уделать?!
Я ей — ну, не хочешь — бог с тобой! — чего лаять то?…
А она мне — да Вы только гляньте, куда мы катимся то — как жить то будем?!
— Да ладно…
— Гав-гав!!!…
Одним словом, терпел это я, терпел, да и как шикну: пшла отсюда, с-сука!…
— Ой, извините, — скульнула мне эта Лайка уже с другого края двора, — ошиблась, бывает, знаете ли…
И убежала.
А Вы таки спросите, при чем здесь космонавты?
Так я Вам сразу так и заявил: таких не берут в космонавты!
08.06.06
Под городом Вена есть славное сено
У них там в Австрии, в их славном городе Вена, все намного проще: сидит этак себе, сидит какой-нибудь новоавстрийский бюргер, пупок почесывает, сосисочкой посапывает, а тут вдруг и вспоминает — ах да боже ж мой, выходные-то — совсем уж на подходе! В смысле, прямо вот буквально завтра!
— А не смотаться ли нам куда-нибудь? — вопрошает он в пространство.
— Warum nicht?!* — отзывается второй пупок, поскольку отродясь сосиски по одной не ходят — это вам не сардельки.
— Warum nicht?! — в смысле: «А почему б и нет, в самом деле?! А то сидишь тут себе, сидишь по хойригерам** — света белого не видишь…» — А не поехать ли нам на сидр? Как раз сезон открывается…
— А что такое сидр? — спрашиваю я.
— Сидр, — объясняет мне Машка Австрийская (вообще-то ее зовут Maria, и отец у неё Peter, и фамилия её очен-но австрийская, даже дворянская, но ей больше нравилось, когда я называл ее по-нашенски — Марь-Петровна или, совсем уж попросту, Машка), — Сидр, — объясняет мне Машка Австрийская, — это такое слишком свежее вино из яблок — ему меньше месяца.
— А-а! — я всегда отличался умом и сообразительностью, — брага!!
— А что такое брага? — спрашивает Машка Австрийская.
— Ну, это такой наш сидр… только из чего угодно. Но я согласен и на ваш сидр.
На том и порешили.
Я только не понял, зачем надо было для этого ехать так высоко в горы?
Мы ехали, ехали, ехали… Я даже уже решил попросить их познакомить меня с самыми необходимыми местными достопримечательностями — в смысле домика неизвестного архитектора. Но, слава богу, мы остановились полюбоваться видом со смотровой площадки.
Вид был действительно замечательный. Мы стояли над самым обрывом, а под нами совершенно сказочно рассыпались по неширокой долине городишки, селеньица и… как бы это сказать получше — полюшки? — так ведь это женское имя, а не название для тех лоскутков… — одним словом, совершенно сказочный вид. Прямо хоть сейчас бросай все и начинай снимать «Старую, старую сказку». Вот только Олега Даля, увы, уже нет, а никого другого в его роли я себе представить не могу.
А тут я еще приметил цветочек чрезвычайно похожий на нашу степную гвоздику.
Гвоздика эта — наша, степная, — очень скромненький цветочек, размером всего-то с ноготок младенческого мизинца, с пятью совершенно крохотными лепестками. Но зато встречается он крайне редко — впрочем, его и приметить-то трудно. И, не знаю, как у кого, а у меня эта гвоздичка вызывает полное умиление. Представьте, выжженная, иссушенная степь, когда даже полынь и то превращается в мумию сушеную, и суслики уже перестают обращать на тебя внимание: — «Уйди, противный, не видишь — дышать нечем! — а ты хочешь, чтобы я из-за тебя в это пекло нырял?!» И вдруг такой крохотный, былинный — от слова былинка — цветочек. Что-то такое совершенно невозможное, как любовь чахоточного пажа из села Безродное*** к наследной принцессе Великой Британии.
И я еще с детства знал, как проверить свою избранницу: если я дарил ей такую гвоздичку, и она приходила в тихий, лучистый восторг — мой человечек.