Сегодня Мэгги съела обед с большим аппетитом. Соколиный Охотник предложил ей еще одну миску похлебки, улыбнувшись, глядя на нее: он открыл в ней столько очарования и солнечного света. Никогда он не видел такой радостной улыбки, такого сияния на ее лице. В глазах Мэгги было не только страстное желание и нетерпение, но и умиротворенность, исходящая из самых ее глубин.
Он знал причину и чувствовал себя немного виноватым в том, что заставил Мэгги лишиться на время ребенка. Но это был единственный путь к тому, чтобы соединить их будущее, как если бы Соколиный Охотник, Мэгги, ребенок и арапахо были одним человеком, имели одно дыхание и одно сердцебиение.
Глаза Мэгги плясали, она улыбалась и кивала головой, говоря, что все еще голодна. Скоро она будет со своей дочуркой навсегда. Хотя Соколиный Охотник звал малютку Небесные Глаза, Мэгги дала ей имя Мария Элизабет. Она не часто произносила это имя вслух, поскольку Соколиный Охотник был непреклонен в том, что если ребенок должен воспитываться как арапахо, то ее должны знать под именем, принятым у индейцев.
Она не спорила по этому вопросу, зная, что для нее девочка всегда будет Марией Элизабет.
– Ты счастлива, что с сегодняшнего дня круглосуточно будешь выполнять материнские обязанности? – сказал Соколиный Охотник, добавляя в ее миску густую похлебку.
– Да, а почему бы и нет? – ответила Мэгги, разглаживая красивое, расшитое бисером платье.
– Два долгих дня, Соколиный Охотник. Ты должен оценить мое терпение. Мне никогда особенно не приходилось быть терпеливой. Мой отец меня страшно баловал.
– То же самое будет делать и этот мужчина, который скоро станет твоим мужем, – сказал Соколиный Охотник, протягивая ей миску.
– Прежде чем мы пойдем за ребенком, есть что-то, что ты должна знать, – сказал Соколиный Охотник осторожным голосом.
Внезапная серьезность Соколиного Охотника заставила Мэгги взглянуть на него настороженно.
– Что такое? – спросила она напряженным голосом. Она оставила миску, несмотря на то, что похлебка в ней была съедена лишь наполовину. – Что ты должен мне сказать?
Она повернулась к Соколиному Охотнику, умоляя его своими большими серыми глазами.
– Это касается ребенка? – осторожно спросила она. – С ней было все хорошо вчера, Соколиный Охотник. С ней что-то случилось с тех пор, когда я ее в последний раз видела, и мне не сказали?
– Небесные Глаза полная, здоровая и красивая, – сказал Соколиный Охотник, взяв ее руки и поднеся их к своей обнаженной груди. – Небесные Глаза должна пройти через ритуал, прежде чем ее можно будет тебе вернуть. Это будет сделано сегодня утром в присутствии многих. Ты и я будем там.
– Какого… рода ритуал? – побледнев, задыхаясь, спросила Мэгги. Она попыталась высвободить свои руки, по Соколиный Охотник крепко прижимал их к себе, его темные глаза искали в ее глазах понимания.
– Это традиция моего народа, против которой ты можешь бороться, однако должна принять, чтобы доказать, что ты добровольно соглашаешься, чтобы твой ребенок жил жизнью арапахо, а не белого человека, – мягко сказал Соколиный Охотник. – Я могу видеть, что ты напугана. Просто выслушай с открытым сердцем то, что я тебе объясню. Затем, возможно, ты сможешь согласиться с тем, что сегодня должны сделать с твоей дочерью.
– Ну же, – сказала Мэгги, ее охватил ужас и даже засосало под ложечкой. – Скажи мне…
– Сегодня твоей дочери должны проколоть уши, – осторожно сказал Соколиный Охотник, наблюдая за ее реакцией, ожидая ее.
– Ее уши должны быть… проколоты? – запинаясь, произнесла Мэгги еще больше побледнев. – Нет, я не разрешу этого!
– У всех детей арапахо уши проколоты, – сказал он, отпустив одно из ее запястий, чтобы указать на маленькую дырочку в своем правом ухе, а затем в левом. – Это было сделано, когда я был в возрасте нескольких недель. Это же должно быть сделано и твоему ребенку.
– Нет, – сказала Мэгги тихим и умоляющим голосом. – Не разрешай этого делать. Это будет больно.
– Прокалывание ушей детям в младенческом возрасте заставляет детей хорошо расти и становиться мужчинами и женщинами, – сказал Соколиный Охотник, притянув ее к своей груди. – Да, ребенок почувствует некоторую боль. Но это хорошо. Говорится, что чем больше ребенок кричит во время операции, тем лучше он будет расти. Крик означает, что неприятности и боль уже преодолены и, следовательно, ребенок вырастет сильным взрослым человеком.
– Это обычай арапахо, а не мой, – упрямо произнесла Мэгги.
– Твой ребенок становится арапахо, следовательно, она будет исполнять все обычаи народа Соколиного Охотника, – сказал он решительно.
Он приблизил к ней свои губы.
– Доверься этому мужчине, который всем своим существом тебя любит, – прошептал он, касаясь ее губ.
Когда он сильно и страстно ее поцеловал, Мэгги почувствовала, как все ее протесты исчезли, и дикая страсть снова зовет за собой. Она со стоном прижималась к его губам и обхватила руками его шею, желая ради своей любви к этому мужчине познать все, что казалось ей столь чуждыми.
В дальнейшем, она знала, ее ребенку будет лучше, если она полностью будет принята арапахо. Она верила, что Соколиный Охотник даст этому ребенку прекрасное, полное любви будущее.
Она знала, что он не сделает ничего, что могло бы принести ей вреда.
Когда Соколиный Охотник отпустил ее и накинул ей на плечи покрывало, она встала рядом с ним. Без дальнейших споров она вышла с ним из вигвама, заметив толпу, собравшуюся вокруг дома Многодетной Жены. Когда она подошла поближе, то увидела, что низ вигвама закручен вверх, что давало возможность людям видеть происходящее внутри, быть свидетелями ритуала.
Холодный пот выступил у Мэгги на лбу. Она задавала себе вопрос, как будет выполнено прокалывание, и сразу же закрывала глаза, представляя себе, что ее ребенок уже кричит от боли.
Кто-то начал бить в барабан, извлекая из него равномерные ритмичные звуки, что побудило Мэгги открыть глаза. Она устремила свой взгляд на пожилого мужчину, который стоял как раз с внешней стороны входа в вигвам Многодетной Жены. Он стоял перед барабаном, глядя на него, но больше в него не бил. Вместо этого он рассказывал о войнах тихим голосом, сопровождая свой рассказ жестами рук. При упоминании о каждом значительном деянии, он резко ударял в барабан два или четыре раза и женщины в толпе кричали «Ни-и-и!»
Соколиный Охотник взял Мэгги за локоть и подвел ее близко к человеку с барабаном.
– Старого воина, которого ты видишь за барабаном, называют прокалывателем. Он сегодня будет прокалывать уши твоей дочери, – тихим голосом сказал Соколиный Охотник, наклонившись поближе к Мэгги. – За свое деяние этот воин получит лучшего коня Соколиного Охотника.
Мэгги быстро подняла на него свои глаза и открыла рот от изумления.
– Ты отдашь Пронто этому мужчине? – наконец сумела она произнести.
Соколиный Охотник кивнул головой.
– Я сделаю это с гордостью, – сказал он улыбаясь.
– Ради тебя я отдам своего жеребца. Ради тебя и твоего ребенка – ребенка, который скоро станет и моим.
Мэгги была потрясена этим благородным и щедрым жестом Соколиного Охотника. Ей не могло прийти в голову, что он может отказаться от своего коня ради кого-нибудь или чего-нибудь. В их отношениях просматривалось что-то мистическое. И сейчас конь будет принадлежать воину-старику, который, кажется, теперь даже не в состоянии забраться в седло, не то, что скакать верхом.
– Что я могу сказать? – прошептала Мэгги, нежно прикоснувшись к его щеке.
– Не говори ничего, – прошептал в ответ Соколиный Охотник, взяв ее руку и опустив ее вниз. Он еще пока не хотел, чтобы женщина, которую он любит, публично перед всеми его людьми демонстрировала свое обожание. – Просто прими и доверься. Это все, что Соколиный Охотник просит от тебя сегодня и во все последующие дни.