Именно в эти дни произошел случай, который, вероятно, взволновал бы Николая, если бы он о нем узнал.
К начальнику московских мастерских Казанской железной дороги приходил человек в солдатской шинели. На его груди в розетке из красной ленты красовался боевой орден Красного Знамени. Человек этот был высокого роста, худ, сутуловат. Длинное красное лицо его носило следы давних рябин. Был он комиссаром броневого управления Красной Армии и приходил в мастерские, чтобы протолкнуть порученные этим мастерским заказы на части к броневым автомобилям. Звали этого человека Петром Ионовичем Барановым.
Чтобы справиться о ходе работы, начальник железнодорожных мастерских в присутствии Баранова вызвал из литейного цеха старика Гастелло.
Выйдя от начальника, Франц еще некоторое время думал над странностью в речи посетителя: то и дело тот пускал в ход одно и то же словечко:
«Как идут дела с нашими отливками?.. Нуте-с?»; «Значит, казанцы нас не подведут?.. Нуте-с?»
Франц усмехнулся: это выходило смешно — словечко было совсем ненужным. Привяжется же такое к человеку!
Вернувшись в мастерскую, где у вагранки стоял Николай, Франц и думать перестал об этой странности гостя. Он не подозревал, что это «нуте-с» крепко сидело в памяти его сына. Николай хорошо помнил это характерное словечко в речи солдата, когда-то поддержавшего мальчика в намерении идти в Москву.
Так и не встретились на этот раз Николай и Баранов, хотя их пути шли в одном направлении — к авиации...
Старый друг лучше новых двух
Николая попрежнему влекло к себе гудение пламени в вагранке. Он, как и прежде, не представлял себе жизни без литейной. В четырнадцать лет он уже работал у отца формовщиком. Франц не мог нахвалиться своим помощником. Но чем дальше, тем чаще отец обращал внимание на усталый вид Николая. Парню становилось все трудней совмещать тяжелый труд в литейной с ночными занятиями на дому. А учиться он хотел во что бы то ни стало!..
Вместе с тем Николай не мог себе представить, как бы он бросил литейную ради школы. Несмотря на юность, он стал полноправным членом коллектива мастерских. Рабочие любили и уважали маленького мастерового с крепкими руками, со смекалистой головой.
Но мысль о самолетах не оставляла Николая. Он все чаще задумывался над тем, что самостоятельных занятий по вечерам недостаточно. Чтобы осуществить окончательно овладевшую Николаем идею стать летчиком, нужно было прежде всего по-настоящему взяться за учение.
Предстояло выбирать между работой и учебой.
Николай был серьезным и вдумчивым не по возрасту. Он не заблуждался: от вагранки до самолета путь некороток.
И, несмотря на привязанность к профессии, на привычку к литейной и твердую уверенность в своей полезности для мастерских, Николай все же сделал в душе выбор: «Учиться!»
Для этого прежде всего требовалось подыскать себе замену в цех. Свободных рук в мастерских не было. Среди знакомых ребят тоже не находилось такого, кого влекла бы тяжелая работа в смраде и дыму несовершенной литейной того времени, рядом с брызжущим искрами расплавленным металлом. Таких юношей, как Николай, которые не страшились бы вагранки, которых влекло бы к огню, было не так уж много!..
Николай решил остаться у вагранки, пока не найдет себе замены.
Однажды, когда Николай, глядя на огонь, обдумывал выход из создавшегося положения, в дверях литейной появился человек в шинели и в фуражке с малиновым верхом.
— Кто здесь Гастелло?
— Вам отца или сына?
— Кого зовут Миколкой.
— Такого больше нет.
— Выбыл?
— Нет, — с достоинством сказал Франц, — стал «товарищем Николаем».
Николай поднялся.
— Вас требуют в отделение ТОВЧК[10].
На путях московского узла Казанской железной дороги был задержан подозрительный неизвестный. Это был парень в истрепанной свитке, с нестрижеными вихрами, торчавшими из-под шапки. Он рассказал, что перешел границу с польской стороны и доехал до Москвы зайцем. А по путям бродил в поисках мастерских, где надеялся встретить... Миколку Гастелло.
Этого неизвестного и предложили опознать Николаю.
Едва ввели задержанного, как Николай с криком радости бросился к нему:
— Федот!
— Миколка!
Федот рассказал Николаю, как немцы заставили его гнагь на запад плужинских овец. Он попытался было загнать стадо не туда, куда велели немцы. Его выпороли шомполами. Едва отлежавшись в тюрьме, он бежал. Но его поймали поляки. Отправили в Вильно, в иезуитскую школу. Федот удрал от иезуитов к партизанам и перебрался с ними в родную Белоруссию. Партизанскими тропами его переправили на советскую сторону. И вот...