Справа в стене рассечки виднелась дыра, не больше двух локтей в поперечнике, приваленная уже просевшим глиноземом. Из нее-то и тянуло отвратительным смрадом.
Что привело безжалостного, бессмысленного убийцу в нашу выработку? В сезон, предшествующий погружению в спячку, стуканцы, говорят, становятся еще более раздражительны и опасны. Почему Карапуз, заслышав стук, с которым чудище пробивает себе пути под землей, не убежал, спасаясь на дневной поверхности. Нет ответа на эти вопросы, как и на многие другие, теснящиеся в моей голове. Мы остались с Гелкой вдвоем. Теперь к могилам родных, которые она посещала с завидной обязательностью, добавилась еще одна - "дядечки". Моего последнего друга на этом свете - Карапуза. Лето окончательно вступило в свои права. Просохли тропы, доставив караван торговцев из Ард'э'Клуэна. Вместе с харчами и прочими товарами первой необходимости они принесли вести о прошедшей войне. Не закончившейся, а как то вяло затихшей. Услышав о гибели ярла Мак Кехта, старатели приободрились. В душах затеплилась надежда, что кабале пришел конец. Главное, чтобы жадноватый и суровый Экхард не вздумал прибрать правобережье Аен Махи. А уж свободной общиной мы как-нибудь проживем. Вот только лазить под землю я начал бояться. До холодного пота, до дрожи в ногах и руках. А если и удавалось заставить себя поработать, постоянное ожидание нападения стуканца, заставляло делать неверные движения, пропускать желваки с самоцветами. Хотя умом я понимал - звери впали в спячку и до листопада вряд ли появятся. Пришлось все больше и больше времени проводить в лесу на холмах. Ловить вертишеек, собирать ягоды, орехи. Думаю, мне удалось бы насторожить ловушку-плашку и на куницу. Только кому нужен летний нестойкий, светлый мех? Было у меня, собственно, две мечты. Первая - по всем правилам удочерить Гелку. В присутствии жрецов и свидетелей провести обряд. Жаль, жрецы в нашу глушь до сих пор не забредали. Но, быть может, они просто боялись сидов? А вторая - раздобыть хоть пригоршню тютюнника. Хоть немножко - на одну трубочку. Мой запас иссяк еще в цветне. И с той поры каждый выход в лес я загадывал: повезет, не повезет. Заглядывал под кустики, мял в ладонях, принюхиваясь, разные листочки. Правда, тютюнник - травка южная, теплолюбивая, но мечтать-то никто не запретит. Мечта в человеке, как известно, умирает последней. ГЛАВА I I I Ард'э'Клуэн, Фан-Белл, липоцвет, день двадцать шестой, полдень Перезвон в кузнечном ряду, нарочно вынесенном слободским людом подальше, почти к широкому плесу Ауд Мора, стоял такой, что мастер Ойхон, битый час переругивающийся со взявшимся за его заказ ремесленником, вскоре охрип, стараясь расслышать собственный голос. Со стороны можно было подумать, что они грызутся почем зря из-за цены или сроков работы, но первый взгляд обманывал. Они не ругались. Просто коренастый лысеющий ардан, облаченный несмотря на жару в толстую шерстяную рубаху и кожаный фартук, никак не мог понять - чего же хочет от него заезжий рудознатец. А Ойхон, проклиная тупость собеседника и свое неумение связно растолковать суть дела, в сотый раз принимался объяснять, тоненькой веточкой рисуя в помощь себе схемы на песчаной площадке, нарочно для этого заведенной. Самое обидное было то, что кузнец, по уверению всего мастерового люда, опрошенного рудознатцем по дороге сюда, был самым настоящим мастером своего дела. И с железом творил настоящие чудеса. Вот только нечто новое в его широколобую голову входило ой как туго! Да, он привык делать отличные мечи и секиры, наконечники копий, оковки щитов и колесниц, столь любимых арданами. Мог, буде на то необходимость, выковать цветок со всеми лепестками и тычинками при помощи двух молотков и зубила. И знал эту работу как свои пять пальцев. Ойхону нужно было другое. Этот инструмент он задумал еще за год до окончания академии и по праву гордился своим изобретением. На факультете рудознатцев учили распознавать куски горной породы по отдельным, вкрапленным в них минералам, уметь понять, на какой глубине зародился тот или иной камень, что полезного может в себе нести. Учили находить железные руды. Бурые, болотные, и черные, тяжелые, самые богатые, которые, оставляли красные полоски, если чиркнуть обломком по необожженному черепку белой глины. Объясняли, как находить места, где выглядывает на поверхность черный горючий камень, используемый кузнецами и плавщиками руды. Определять залежи медной руды. И, конечно же, рассказывали, как находить самоцветы, золото и серебро. Наиболее способные ученики с третьего курса начали осваивать мастерство лозоходцев. Трудное это дело и не всякому дается власть над тоненькой рогулькой. Не каждому поможет она, покажет место, где лежат скрытые землей богатства. Поговаривали, что искусство лозоходца чем-то сродни искусству жрецов-чародеев, которых готовили совсем в другой Школе. Более почетной и предъявлявшей неизмеримо большие требования к своим ученикам. Освоившим работу с лозой выпускникам академии присваивали звания магистров. Им не нужно было скитаться по окраинным землям в поисках работы - все получали места в свитах наместников провинций Приозерной Империи, да стоит она вечно! А вот у Ойхона с рогулькой сразу не заладились отношения. Не отзывалась она на мысленные призывы, не дрожала в пальцах, не выгибалась, указывая под землю. Это означало, что даже при самых лучших познаниях получит он вместо магистерской мантии бляху мастера, выпускное пособие - десяток серебряных империалов - и отправится искать счастья по ровным, мощеным серым камнем дорогам империи. А если не повезет, то и дальше: на дальний юг - к вечно враждующим между собой князькам кланов пригорян, на восток - добрая сталь нужна всем и кочевникам-степнякам тоже, на север - к королям независимых королевств, что предводительствовали суровыми народами, почитавшимися в столице за варваров. Потому и засела у совсем молодого тогда ученика в голове дерзкая мысль придумать нечто такое, что могло бы затмить все хваленое мастерство лозоходцев. Ведь они, если задуматься, залежи то указывали, но часто ошибались, путались сами и путали других. Одно дело указать вместо золотоносной жилы серебряную. Обидно конечно, ну да стерпеть можно. А как вместо залежей самоцветных синюю глину отрывали? Вместо черной руды железной - тяжелый белый камень, никому не нужный, на строительство и то не годящийся? История помнит такие случаи. Вот только судьбу и имена ошибавшихся магистров не хранит. Вот и придумали, чтобы удостовериться, прав ли мастер-лозоходец, не начинать сразу карьер рыть или рудник закладывать, а откопать несколько шурфов. Добраться до искомой залежи. Взять несколько образцов. Если будет, конечно, что брать. Когда руда неглубоко быть обещалась, старались обойтись канавами, которые дорывали до нужной глубины, крестили ими почву с севера на юг и с запада на восток, или ямами-копушами пятнали землю то там, то сям. В итоге работы могли растягиваться на месяц, да и не один, если залежь в земле неровно затаилась, вытянулась в один бок длиннее, в другой короче, изогнулась петлей, раскорячилась длиннопалой пятерней. И Ойхон придумал. Выдумал бить узенькие шурфики без людей. Долотом на веревке. С поверхности земли. А когда мысль, вначале несмелая и неясная, обрисовалась четко, когда юношеские замыслы впервые легли на клочок папируса в виде кривоватой, но в целом понятной схемы, испугался ученик. Задумался - если все так просто, как ему увиделось, что ж никто раньше него не догадался? Или он такой умный? Вот уж вряд ли... Все вокруг дураки? Тоже нет, пожалуй... А может то запретное знание? Давным-давно жрецами обнаруженное и скрытое подальше от докучных людишек в храмовые книгохранилища и архивы. Вот тогда ему жутко стало. Всем известно - в лапы жрецов-выпытников в подземелья угодить все равно, что хапун-рыбе в пасть. Быстро и навсегда. Только рыба свою жертву сразу съедает, а жрецы еще накуражатся перед смертью в свое удовольствие. Что знаешь, расскажешь и, что не знаешь, все равно расскажешь. Друзей-родных оговоришь... Испугавшись своим мыслям преизрядно, первую ту схему Ойхон съел. И заставил себя забыть все, что придумал. Что бы часом во сне не проболтаться или под хмельком на старших курсах допустимы были в академии известные вольности. А когда вышел за порог с пригоршней империалов в кошеле и сменной рубахой в сумке, призадумался. И решил попробовать свои знания применить. Забрался молодой мастер для этого на далекий север. В тот самый Ард'э'Клуэн, о котором школяры-южане всяких сказок наслушались. Будто снег тут лежит по самый цветень, пшеница не вызревает - только рожь и просо, леса растут густые, дремучие, зверьем злым и кровожадным населенные. Чего стоили сказки про стрыгаев, чудищ крылатых с людскими головами, что кровью и плотью человеческой питаются. А уж в истории про бэньши - бабу по ночам голосящую, кто услышит ее, тот помрет вскорости, - и самые младшие не верили. А еще сказывали, люди в Ард'э'Клуэне все грязные, волосатые, каждый с оружием не расстается - с мечом ест, с мечом спит, с мечом бабу любит. А все потому, что сиды остроухие, о которых на юге уж если кто и вспоминал, то только историки-летописцы да учителя, здесь ходят по белу свету, не страшась гнева Сущего Вовне, топчут землю погаными ножищами, так и ищут, кого извести лютой смертью, на кого порчу навести. Многое из услышанного оказалась неправдой, многое полуправдой. Например, про стрыгаев давно уж в Фан-Белле никто не слыхал, а трапперы с Лесогорских отрогов без оберега от них из дому носу не кажут. Бэньши хоть и не видел никто, многие уверяли клятвенно, что слыхали. Как только живы остались? И про многое иное зверье, на юге слыхом не слыханное, порассказали Ойхону. Про космачей и про стуканцов, про кикимор и про медведей пещерных, которые когти столь длинные на лапах отращивают, что приходится бедолагам на ходьбе их выворачивать и ходить, опираясь на пясть. Кое-кто и про троллей трепал, что будто в самых глухих чащобах еще прячутся, имеют один глаз, красный и огромный, посреди лба, стонут жалобно и преследуют одиноких путников. Этих болтунов их же товарищи - рудокопы да трапперы - на смех поднимали. И правда, чего по пьяни не привидится. Кое-что и правдой оказалось о жителях северных королевств. Мытьем они и впрямь не злоупотребляли, отпускали бороды и с оружием управлялись на удивление ловко. Но всему можно найти объяснение. С бородой зимой теплее. Мыться одно дело летом, когда каждая речка, каждый ручеек к твоим услугам. А совсем другое - зимой, снегом метущей, морозом холодящей. Самое интересное, что на самих арданах (как там дела обстоят у трейгов с веселинами Ойхон, не знал) вынужденная нечистоплотность никак не сказывалась. С оружием арданы знались с самого детства. И не сиды были тому причиной, а постоянная грызня между самими людьми, вялотекущая до поры до времени по всему северу. То трейги схватывались с веселинами, зовя арданов на подмогу, то, забыв о недавней дружбе, сами луки против недавних союзников поворачивали. Разбойниками кишели все леса от заболоченной дельты Ауд Мора до Восходного кряжа. Случалось, крупные шайки набирались смелости и нападали даже на королевские обозы, на крупные фактории, форты стражников, не говоря уже о деревнях и заимках, живших уютно и спокойно, как плотва на сковородке. А в прежние годы и нередки случаи были, когда талуны местные - каждый сам себе господин и указ - меж собой резню учиняли. Горды талуны-землевладельцы были у арданов, ох горды... Одно слово на пиру, косой взгляд на охоте, милость короля допрежде соседу, а не ему, достойному, оказанная. И взрывали суглинистый бурый подзол почвы крепкие копыта колесничных коней, мчались, мелькая спицами, колесные повозки с благородными бойцами, возжелавшими справедливости под солнцем, а не в посмертии. Звенела сталь копий по бронзовым бляхам щитов и оковкам бортиков, лилась кровь, обильно орошая безмолвно страдающую землю. А уж когда расходились благородные воители, всем доставалось. И правым, и виноватым. Благо, король Экхард, жестокий и злопамятный, взобравшись на трон тому уж больше восемнадцати лет, придушив в сортире, как поговаривали злые языки, родного батюшку, засидевшегося, по его мнению, в короне и мантии, железной рукой навел порядок. Усмирил слишком рьяно отстаивающих вольницу владетельных талунов, приструнил разбойничьи шайки, замирился с королем трейгов Витгольдом и даже заслал посольство к далекому, не враз доедешь, Мечилюбу, отцу правящего ныне в Весеграде Властомира. Утверждая сильное государство, Экхард постоянно нуждался в деньгах, а потому был кровно заинтересован разрабатывать недра своей не слишком богатой иными, кроме охотничьих, угодий страны. Потому и направился рудознатец Ойхон прямо ко двору ард'э'клуэнского монарха. Устроиться на службу оказалось не сложно. Гораздо