Во вторник после работы они отправились покупать призы для вечера «Учись танцевать красиво». Накупили полную коляску. Поехали к Зое, сдали ей призы на хранение.
Вдруг Алик говорит:
— Теперь ко мне.
Тамара испугалась:
— Зачем?
— Отчет надо составить. Поможешь.
Никогда в жизни Тамара не была на квартире у одинокого мужчины. Ходила в общежитие к ребятам, бывала в семейных домах, встречалась с парнями на танцах, в кино, а чтобы на квартиру — никогда. Ей казалось, произойдет нечто ужасное, непоправимое.
Она переступила порог его комнаты — и ничего не случилось. Только сердечко екнуло.
— Садись, — сказал Алик.
Тамара села на краешек стула, лицом к двери, чтобы в любую минуту можно было вскочить и убежать.
Комната ей понравилась. Тахта с гобеленом. Над тахтой портрет Льва Николаевича Толстого. У окна письменный стол с прибором и перекидным календарем, у стола этажерка с книгами. На стенах тоже полки — очень много книг.
Пол чисто вымыт. И посредине — кусок цветного линолеума.
Очень красиво.
Они писали отчет, разговаривали. Тамара вдруг вскочила:
— Мне пора.
— Сиди, время детское.
— Нет, нет. Девять часов. Мне пора.
— Я сейчас чайник поставлю. Чаем тебя угощу.
— Чаем? С печеньем? — у Тамары даже ноги подкосились от страха; она села, чтобы унять дрожь в коленках. Вот оно, начинается. Точно так же было у Нинки с химкомбината, еще в Ангарске. Она к одному ходила на квартиру, чаи с печеньем распивала, а потом стала мать-одиночка. «Они в чай специальный порошок подсыпают, — рассказывала Нинка, выйдя из родильного дома. — Раз-два — и ты мать-одиночка».
— Ты чего испугалась? — спросил Алик, глядя на нее. — Я же тебя не съем.
Тамара потрогала рукой пылающий лоб и с трудом выговорила:
— Мне надо на свежий воздух. Голова болит.
На улице она пришла в себя и поклялась, что больше никогда не переступит порога этого дома. Она даже не разрешила Алику проводить ее до засыпушки.
На другой день они пошли в кино, оттуда на танцверанду.
Алика позвал дежурный, он отошел.
Тамара танцевала со всеми, кто ее приглашал, ни одного танца не сидела на скамейке.
К ней подошел Лева, одинокий инженер-строитель. Сбоку выскочил другой ухажер. Они начали препираться, кому танцевать с Тамарой. Тамаре смешно, а они уже друг друга за грудки хватают. Драться начали. Тамара испугалась, спряталась за чьи-то спины. Прибежали дружинники, привели все в порядок, будто ничего и не было — лишь валялась на полу вырванная с мясом пуговица. Ее наподдали ногой танцующие — и все.
Нет, еще не все. Вдруг громко на всю танцверанду:
— Комсомолка Дорошенко, к выходу!
Тамара узнала родной голос, выходит. Он стоит и с ним вся дружина верная.
— Хочешь, чтобы тебе на танцверанду запретили ходить? — это он, конечно, для виду спрашивает.
— Что ты еще мне запретишь?
— Запрещаю грубить мне.
— А еще что?
— Комсомолка Дорошенко, следуйте за мной.
И она пошла за ним, как побитая собачка. А дружина верная осталась следить за порядком.
Они ушли далеко-далеко в тайгу. И тогда он заговорил:
— Выпить хочется. Из-за этой драки настроение испортилось.
Она молчит. Все еще сердится.
— Поздно уже. Магазины закрыты.
Она молчит.
— Где бы достать? — Алик свое тянет.
Ей стало жалко его.
— Давай лотерею пропьем.
Они взялись за руки и побежали.
Зоя была дома.
Они взяли главный приз, раскупорили. Потом выпили вторую бутылку. Алик покопался в призах: пустые портсигары, безделушки, шоколад — ничего такого, что можно было бы выпить.
— Я говорил — надо было покупать четыре бутылки.
— Хватит с вас.
— Эх, гулять так гулять. Зоя, Тамара, берите шоколад. Завтра все возмещу.
Пошли гулять на Ленинградский проспект.
Начал накрапывать дождик. Он отдал ей пиджак. Они гуляли под дождем и вели разговор «за жизнь» — ничего не поделаешь, именно так говорят теперь молодые люди и в Москве, и в Ростове, и в Сибири.
— Главное, быть честным, — говорила Тамара. — Девушке трудно оставаться честной: со всех сторон пристают. А мы ведь слабый пол — так Пушкин сказал.
Он посмотрел на нее, хотел что-то спросить, но не спросил. Лишь сказал:
— Я тебя защищать буду.
— Если человек честен — он уже наполовину счастлив.
— А в чем вторая половина?
— Во второй половине.
— Откуда у тебя такие хорошие мысли?
Тамара встала в позу, сделала глубокомысленное лицо и с выражением прочитала: