Самолеты развернулись на сигнал и стали быстро снижаться.
У каменного карьера ракеты снова взметнулись, озарив окрестность мертвенным светом, в той же очередности— две зеленые и одна красная.
И тут до слуха донесся жуткий, резко нарастающий вой сброшенных бомб.
Затем сильные взрывы так сотрясли землю, что ребята в испуге уткнулись лицом в траву. Грохоту, казалось, не будет конца…
Мгновенно он утих, и ребята оторвали головы от земли. Самолеты еле угадывались в небе, от грохота бомб их гул стал тихим и не таким зловещим.
Прожекторы, как и зенитки, по-прежнему помалкивали, Но ребятам все было ясно — немецкие летчики мост не обнаружили и бомбили пустой каменный карьер.
В это время снова взметнулись ракеты, и самолеты пошли на разворот. Через минуту опять завыли бомбы и воздух качнулся от грянувших взрывов, упруго толкнул ребят в траву…
До села докатилась тревожная весть: части Красной Армии оставили Орел. Линия фронта грозно подвигалась к Казачьему.
Женщины, уехавшие на рытье окопов, среди которых была и Мишкина мать, до сих пор не вернулись домой. Говорили, что их «отрезал фронт» и они оказались в тылу у немцев. Мишка смутно представлял себе, как это их отрезал фронт, а по матери часто скучал.
Почтальон Танюха все чаще стала приносить в дома похоронки, и женщины, завидев ее, понуро идущую по проулку, с нарастающей боязнью думали: к кому же сегодня? Господи, пронеси!
Пришла похоронка и Венькиной матери: смертью храбрых пал под Воронежем отец Веньки. Погиб в неравной схватке с «мессершмиттами». Ребята только что приехали с поля на колхозный двор и начали распрягать лошадей, когда к ним подошел кладовщик дед Веденей. Он положил на белобрысую голову Веньки сухонькую ладонь и сказал, как-то неестественно глядя вбок:
— Ты, Вениамин, подь-ка скореича домой, мать надобно успокоить…
— Чегой-то? — насторожился Венька.
— Плачет Федосья — отца твоего… на фронте…
Понял Венька, и все внутри его как-то оборвалось, опустилось куда-то, в глазах запорхали мурашки.
— Иди, иди, Вениамин! Ты теперь за большого в семье, кроме тебя не на кого Федосье опереться. Я распрягу, ступай.
Еле сдвинулся с места Венька, пошел, сгорбленный, придавленный неожиданно свалившимся горем, ни дать ни взять — маленький мужичок…
— Ребя, надо бы Веньке помочь, — несмело проронил Семка. — Пойдемте сейчас все к нему, может, что по дому требуется приделать.
Молчаливым согласием ответили ему друзья, враз притихшие и посуровевшие.
…Мишкина бабушка заохала, захлопотала, лишь внук ступил на порог.
— Что, баушк, аль и нам принесли? — испугался тот.
— Бог пока миловал, касатик. А Федосью-то Багрову не обошел горем, каково-то ей. И наш ни одного письмеца не прислал.
— Не до писем ему там, — успокоил ее, а больше себя, Мишка и пошел на крыльцо умываться.
Вечером он рано лег спать — сморила усталость, даже в горницу к постояльцу не наведался. Последнее время он часто разговаривал с солдатом. Ляжет с ним рядом, прикорнет к сильному плечу и так-то покойно и хорошо на душе.
— Главное, чтоб человек не переставал мечтать, — говорит Начинкин. — Мечтаешь — значит, к цели тянешься, живешь — значит, не коптишь, как головешка. Перестал мечтать — пиши пропало, начал медленно умирать. Запомни, Миша, это раз навсегда. В трудное время люди мечтают еще больше.
— А ты о чем мечтаешь, дядя Лень?
— Перво-наперво немца скорей прогнать с нашей земли — много горя он народу принес. А потом, когда немца прогоним, — пойду учиться. Стану, как отец, горновым на заводе. Он меня уже было начал приучать к доменному делу, прочил себе на замену. По вечерам я еще в радиокружок ходил. А тут вдруг — война…
И Мишке вспомнился день проводов отца на войну. Стоял август — пора, когда в садах царит запах ранней антоновки, в полях пахнет спелым житом, а по дорогам не умолкает даже по ночам скрип телег с тяжелыми снопами.
Помнится, отец, в чистой, выглаженной рубахе, вышел на крыльцо, держа за лямки набитый еще теплыми пышками из новины вещмешок, окинул враз погрустневшим взглядом гумно, огород, привлек к себе Мишку:
— Ну, ты, парень, помогай тут матери, бабушку береги— она уже старенькая. Работы не бойся, пусть она тебя боится. В общем, за хозяина остаешься. Понял?
Мишка не в силах ответить, что-то сдавило горло, он только молча кивнул головой.
Мать, стоявшая тут же, на пороге, поднесла платок к глазам, зачем-то взяла из рук отца вещмешок.
И они пошли к сельсовету, куда сходились уже со всего села призывники. Бабушка с порога перекрестила в спину уходящего отца…