— Петь, а что бы мы стали делать, если бы там оказались немцы, а не пленные? — не унимался Мишка.
— А вот — не видели? — Петька запустил руку за пазуху и достал пистолет. Настоящий немецкий парабеллум!
Мишка с Семкой рты пораскрывали.
— Откуда он у тебя?
— У наших постояльцев стянул, — с напускным равнодушием ответил Петька и добавил опешившим друзьям — Я еще хотел парочку гранат с деревянными ручками прихватить, да раздумал — запалы из них вывинчены, а где спрятаны, не знаю.
— Вот здорово! — воскликнул Семка. — И с патронами? Дай посмотреть.
Петька снисходительно протянул парабеллум.
Не думал и даже не предчувствовал Петька, что ждет его дома. Знал бы он, какую беду навлек на седую голову отца и на свою тоже…
Под покровом сумерек ребята прокрались к окраине села и разошлись поодиночке, в разные переулки. Темнота окутала Казачье, тишина зловеще пугала, настораживала — всюду чудились враги. Не слышно было даже собачьего лая. Только изредка с церковной площади раздавались резкие выкрики немецких часовых — там был расположен артиллерийский склад.
Петька потихоньку подкрался к огородному плетню, обогнул погреб и глянул на избяные окна — они были освещены. «Дома ли постояльцы, а может, там только отец?» — подумал он. Внутренний голос подсказал ему меру предосторожности: парабеллум теплый от долгого лежания за пазухой, мигом был засунут под стреху сараюшки. Можно теперь идти в дом.
Уличная дверь была не заперта на засов, по обыкновению, немцы, с наступлением вечера, закрывали ее, боясь партизан. Петькино сердце гулко колотилось под фуфайкой, когда он, не стукнув щеколдой, шагнул в сени. Ощупкой нашел ручку избяной двери, осторожно потянул на себя.
Свет от керосиновой лампы на миг ослепил его, но через секунду цепкий взгляд моментально охватил всю картину в избе. Трое немцев сидели за столом, ели консервы, четвертого постояльца не было. Не увидел Петька и отца.
Немцы на легкий скрип двери обернулись и молча уставились на мальчика. Отступать было поздно. Из-за печки донесся голос Захара:
— Петька, Петька! Что же ты наделал!
Петька шагнул к отцу.
— Ну что ты натворил, паршивец! Зачем ты у них наган взял?
Отец лежал на полу, на соломе. Петька с содроганием увидел его лицо, все в кровоподтеках, волосы были всклокочены и тоже в крови.
— Папа! — бросился к нему Петька.
В это время резко хлопнула уличная дверь, взвизгнула избяная, и в хату ступил немец, четвертый постоялец. В руке у него был парабеллум — тот самый, что Петька минуту назад спрятал под стрехой.
— Кляйнес руссишес швайн! — проскрипел он сквозь зубы и бросил парабеллум на стол.
Сидевшие за столом немцы загалдели, встали. Петька весь сжался. Старший чином, унтер-офицер подошел к мальчику.
— Партизанен?
И он жестом показал, что его вздернут на виселицу.
— Ти сказать, где руссише зольдат! Ти партизанен!
— Найн — партизанен! — выкрикнул в отчаянии Петька и повторил вспомнившееся ему немецкое слово.
Отец страдальчески моргал слезящимися глазами, силился подняться, но единственная нога не слушалась.
— Сынок! Повинись, может, простят!
Петька, прижавшись, как затравленный волчонок, к простенку, молчал. Он судорожно искал выхода из создавшегося положения и не находил. Врать, что не брал пистолет, бесполезно — как видно, его ждали у дома и видели, как он прятал оружие. О спасенных же военнопленных, которые очень интересовали немцев, пусть хоть режут его на куски, он ни за что не скажет.
— Партизанен! Партизанен! — истерично выкрикивая, унтер-офицер принялся ногами избивать мальчика.
— Пан солдат! Не бей ты его! Погоди! Он все вам скажет! — взмолился отец.
Немец угомонился. Петька, скорчившись, по-прежнему затравленно молчал. Живот болел от ударов сапога, Петька от подступившей обиды и боли чуть было не заплакал. Но тут же сдержался — чтобы эти звери слезы увидели! Ни за что! На кулачках тоже бывало больно — терпел же.
Немцы о чем-то поколготали у стола. Потом один из них подошел к Петьке и ловко связал ему ремнем руки— решив, видимо, до утра подождать с допросом.
Отец всю ночь ворочался на соломе, всхлипывал, сокрушался. В полночь тихонько позвал:
— Петя! Подползи ближе, я развяжу. Беги, ради бога!
— Никуда я не побегу, — решительно отверг тот. — Чтобы тебя насмерть забили?
…Утром, когда немцы встали и оделись, Петька вдруг обратился к ним:
— Пан солдат! Я знаю, где партизаны! Я, я знаю партизанен!
— О, о! Гут-гут, мальшик! Партизанен? Гут!