Прежде всего надо было побывать в военкомате. Однако там не оказалось нужного начальника, и Алексей остался ждать его, а Мишку отпустил поглядеть город.
Елец! Мужественный и многострадальный город — южная окраина русского подстепья. Не раз налетали на него с Дикого поля тучи степных кочевников и осыпали стрелами крепостные стены. Тамерлан, дорогой ценой выиграв кровавую битву, предал огню и опустошению этот маленький несгибаемый городок, смело вставший со своей немногочисленной дружиной на пути его несметных полчищ. Вот и для гитлеровских орд древний город стал последней роковой чертой.
Мишка шел по улицам города и всюду видел разрушения. И подумалось ему, что хоть и в малой мере, но и он причастен к освобождению родных мест.
Пришел Мишка к высокому речному обрыву за величественным собором, откуда открывался широкий вид на заречную часть города. От железнодорожного узла долетали частые гудки паровозов, а по мосту то и дело гулко громыхали товарняки: на платформах — накрытые брезентом орудия, танки. Шли поезда на запад, по направлению к Орлу.
Еще раз окинув взором привольно раскинувшееся заречье, он повернулся и пошел в военкомат.
Алексей уже ждал его, пора было возвращаться домой. В военкомате выдали нужный документ на срочное изготовление протезов рук.
Перекусили в чайной на Торговой улице и пошли по сквозной улице, носящей имя славных коммунаров, вступивших в неравный бой с белогвардейцами. Перейдя на окраине города Ефремовскую дорогу, они увидели стоящий у обочины большака «виллис». Около него был только шофер в замасленной гимнастерке — накачивал колесо.
— Не подкинешь нас, браток, до Казачьего? — обратился к нему Алексей.
Тот оторвался от дела и посмотрел на подошедших:
— Чего же не подвезти! Подождите немного, накачаю— поедем.
Шофер, видать, устал: чернявые волосы мокрыми прядями прилипли ко лбу.
— Я бы тебе помог, да видишь… — извиняюще пожал плечами Алексей.
— Как не видать, — отозвался тот.
— Давайте я, дяденька, покачаю? — вмешался Мишка.
— Ну, потренируйся, — уступил ему насос шофер.
Мишка заработал быстро-быстро, но вскоре сбавил темп.
— Ты не спеши, малец. Тише едешь — дальше будешь! — подсказал шофер, закуривая. — Сальник что-то пропускает, оттого и долго качаем.
Покурив, шофер подошел к колесу, пнул его сапогом и бросил Мишке: — Шабаш! Поехали.
«Виллис» помчался по разбитому большаку, подбрасывая седоков на ухабах.
— На фронт? — поинтересовался Алексей.
— Куда ж еще… А ты, гляжу, насовсем отвоевался!
— Не дали больше повоевать, гады.
— Не знаешь, где ждет тебя погибель, — продолжал шофер, — недавно под Верховьем ихний истребитель так прищучил меня, что насилу ноги унес. Поле чистое, ни кустика, а он, паразит, на бреющем за мной да как вжарит из пулемета! Я командира своего вез, ну, думаю, убьют, как пить дать! Замедляю ход и кричу ему, чтоб прыгал из машины. Тот так и сделал. А сам я дальше помчал, чтоб от командира пулеметный огонь отвести. Отъехал метров сто и сам из кабины да в кювет. Лежу ни жив ни мертв, а пули полынь секут. И ведь запалил, окаянный, машину-то. Удостоверился, что горит и улетел восвояси… А это у меня уже новый «виллис».
Машина ехала по Казачьему.
— Ну, где вам остановить?
— Вон, сразу же за мостом, — ответил Алексей, а выйдя из машины, поблагодарил шофера: — Ну, спасибо, брат, за то, что подбросил. А то бы мы все еще топали. Счастливо тебе отвоеваться!
Шофер молча кивнул головой, и «виллис» поехал дальше.
А дома ждала нехорошая весть: Лукерье Стребковой затянуло под молотильный барабан руку и оторвало пальцы.
— Слышим, как закричит Луша-то не своим голосом, ну мы давай скорей лошадей окорачивать, — рассказывала возбужденная Домнуха Горохова. — Глянули, а у нее вся рука в крови и без пальцев. Уложили мы ее на солому, а на ней лица нет. Догадались платком перетянуть руку, а я кофту с плеч и давай обматывать рану.
— Ну и где ж она? — спросил Алексей нетерпеливо.
— Дома сейчас. Позвонили в город — машину оттуда ждем, в больницу надобно везти…
Алексей с Мишкой побежали к бригадиркиному дому. У порога встретили Настенку Богданову, Мишкину мать.
— Ох, сыночек, горе-то какое!..
— Как там она? — спросил Алексей.
— Плачет. Говорит, не ко времени такое приключилось, хоть бы хлеб убрали…
Лукерья лежала на кровати, с мокрым от слез лицом.
— Ну, как же это ты не убереглась! — начал Алексей.