Противники пробили. Собрав разлетевшиеся биты, Волощук вышел на кон. В квадрате лежала Змея — пять зигзагообразно сложенных городков. Широко размахнувшись, он пустил биту и даже подался за ней сам. Та сильно прочертила землю, не задев фигуру, грохнула в деревянную загородку.
— Плашмя… плашмя, — не без досады подсказал Ненаглядов. — Что ты ее козлом посылаешь?
— Да шут ее знает… дыбом идет!
Присев, Волощук пустил вторую биту, но и она не достигла цели. Все старанье он вкладывал в силу удара. На то, чтобы бита шла как следует, внимания не оставалось.
Ненаглядов, должно быть, понял это и, вскидывая биту, остановил Волощука.
— Погоди, дай-ка мне, Лаврен! А то будем мы с тобой вместо осляти их возить.
Будто не целясь, он крякнул, коротким взмахом послал биту. Противники ахнули: перед самой фигурой та перевернулась, пришлась Змее по голове. Раздался глухой, сильный щелчок: городки расшвыряло в стороны.
— Давай новую!
— Какую теперь?
— Ставь Колодец…
Тимша пробрался к Ненаглядову. Азарт состязания захватил и его.
— Можно мне, — попросил он. — Артем Захарыч…
— А не промажешь?
Волощук охотно дал ему биту.
— Бей под сруб, чтоб не протекло!
Размахнувшись, Тимша ударил. Бита зацепила фигуру, развалила ее. Один городок вылетел из квадрата, второй остался на черте. По правилам, его должно было ставить на попа.
— Мазила! — захохотали наблюдавшие, но Тимша не повел и бровью.
— Одним концом не выбьешь, — заметил ему Ненаглядов. — Они ж тебе с хитринкой поставили: еле-еле сруб связали, чтоб от ветра развалился.
В училище такое переигрывали, но здесь нечего было и заикаться. Тимша вышел на середину кона и, злясь на самого себя, на противников, ударил, как подсказывал Волощук, под самый сруб. Три городка вылетели под одобрительные возгласы наблюдающих, четвертый остался лежать в дальнем углу слева. Третьей битой он расправился и с ним.
Воротынцев — красивый, рослый — вышел на кон, прищурился. Ракету с хвостом как сдуло ветром — с одного удара.
— Вот так запусти-ил! — следившие за игрой восхищенно переглянулись.
— Прямо в космос…
— Ставьте следующую! Что там?
— Колбаса.
— Давай Колбасу…
Новые фигуры Воротынцев, как правило, начинал выбивать сам. Его партнеры доканчивали остававшееся.
Дождавшись, когда они пробили, Ненаглядов тоже взялся за Письмо. Распечатывать его нужно было обязательно со среднего городка. Остальное можно было добивать потом.
Первая бита прошла впустую. Городок, которым было запечатано Письмо, откатился с середины квадрата на край и остался лежать рядом с другим в виде буквы Т. Вздохнув поглубже, Ненаглядов ударил второй раз, целя по ним, выбил оба сразу.
— Доканчивай, Лаврен! — удовлетворенно бросил он. — Сейчас мы их, щучьих сынов, перегоним…
Пока Волощук добивал Письмо, Тимша выставил противникам очередную фигуру. Разыгравшись, те выбили Бабушку в окошке с двух ударов, а Паровоз — с одного.
Кончили игру перед вечером. Музыка на танцевальной площадке играла еще зазывней, и молодежи там толпилось больше, чем прежде.
Фасад Дома культуры выходил на железную дорогу, поблескивавшую огнями стрелок внизу; задняя сторона была обращена к городу. Скрывая этот просчет, там поставили обелиск на могиле героев-партизан, но и он не исправил положения.
— Артем Захарыч, — поинтересовался Тимша. — Ты видел картину в фойе?
— Какую это?
— Про Шахтаря, про коногона.
Ненаглядов насупился. Ломоносое его лицо стало неузнаваемо.
— Видал и сам коногонил. А никаких Шахтарей не встречал.
— Он, говорят, только перед бедой показывается, — вздрагивая, поежился Тимша. — Тому, у кого погибель за плечами.
— Брехня это! Двадцать пять лет я в шахтах, отец и дед тоже шахтерили. А ничего такого не случалось…
— Зачем же тогда рисуют?
— Слабачков пугать.
Тимша глядел на него — в сером чесучовом костюме с Золотой звездой на груди — и любовался. Хоть работать, хоть играть Ненаглядов умел превосходно.
— А одному в шахте страшно? — спросил он, заранее веря всему, что тот ни скажет. — Тебе приходилось в завал попадать?
Словно догадавшись, что у того на душе, Ненаглядов не спеша отозвался:
— Как тебе сказать? Приходилось.
— Страшно?
— Да некогда бояться. Двоих отбойщиков, что со мной, насмерть придавило, а я прорубился. На четвертые сутки, как потом выяснилось…
— И Шахтаря не видал?
— Художника бы этого туда. Пускай бы покайлил с мое — знал, что мазать!