- Пошли, - велел Филатов.
- Сейчас. Немного... Я не могу.
Он действительно последние метры двигался из последних сил, и теперь не был способен шевельнуть ни рукой, ни ногой. За что ему эти муки?
Филатов понял это и просто поднял его, взвалил на плечо, и устремился вперед.
Сомов слабо крикнул:
- Отпусти.
Но произнес он это не очень навязчиво...
***
- И ты уверен, что договоришься с этой химической бомбой на колесах? - спросил с сомнением Сомов, оглядывая угловатую автомашину с открытым верхом, широкими ребристыми колесами и высокой посадкой, явно приспособленную для езды по бездорожью.
- Я договорюсь со всем, что создано людьми для передвижения, - Филатов сел на место водителя и коснулся пальцами панели. Повернул оставленный в гнезде ключ зажигания. Ничего не произошло.
- Не слушается? - с сочувствием спросил госпитальер.
- Куда она денется, - Филатов еще раз повернул ключ.
Потом подергал какие-то провода и резко ударил кулаком по панели, так что пластмасса треснула. Но на удивление машина задрожала, послышался рык, показавшийся в тишине заброшенной дороги громовым. И поплыл отвратительный запах химии. Из выхлопной трубы машины поползло облако.
- А ты говорил.
- Бензиновый двигатель, - хмыкнул Сомов. Машина живо напомнила ему Ботсванну и «Темные миры».
- Садись, лекарь...
Бензиновая техника настолько примитивна, что разрушительное действие неизвестного антитехнологического фактора ее не затронуло.
Эту машину они нашли километрах в пяти от Вантхолла, на шоссе, ведущем на Серноградск. «Замороженного» в ней не было. Зато был ключ в гнезде. Ломать голову над этой загадкой не хотелось.
Машина дернулась. Двигатель заглох. Потом заработал снова. И бензиновое чудище, воняя выхлопными газами и набирая неторопливо скорость, устремилось по пустому шоссе.
- Бак наполовину полон. Должно хватить, - Филатов щелкнул пальцем по указателю топлива.
- Ну да, - госпитальер, блаженно расслабившийся на переднем сидении, отдал приказ аптечке, и она вкатила ему изрядную долю успокоительного, вскоре мысли стали немного вялыми, зато холод отступил и вместе с ним отодвинулся подальше и притаился в темных глубинах души упругий страх.
- Ха, надо же так влипнуть, - покачал головой Филатов, который, как человек с идеальной нервной системой, без помощи медикаментов пришел в себя. - Нет худа без добра. Мы побывали в центре аномалии. Выбрались оттуда живыми. Познакомились с зомби. И выжили. Первая разведка проведена.
- И выводы?
- Выводов нет. Но есть наблюдения... Почему у нас не было информации о «размороженных» зомби?
- Не знаю.
- То ли местные власти скрывают по каким-то причинам этот факт. То ли это новое явление.
- И что?
- Ничего... Связь четкая. Зомби рождаются из «замерзших». Люди будто посыпаются. Но уже не теми, кем были. И, заметил, «замерзшие», просыпаясь, напрочь утрачивают неуязвимость. Против настоящих «замерзших» наши пистолеты не помогли бы.
- То есть «размороженные» частично возвращаются в этот мир, - устало произнес Сомов. Мысли, утяжеленные успокаивающим, ворочались неторопливо.
- Верно мыслишь, Эскулап.
- Чертовщина. Какая-то чертовщина... Знаешь, Сергей, мне вообще кажется, с этой планетой что-то не в порядке.
- Ну ты удивил.
- Нет. Не в порядке изначально. На этом мире какая-то печать. Мысли и чувства тут скачут, как пришпоренные, - Сомов зевнул, глаза слипались. Он напрягся, пытаясь вернуть себе ясность мысли.
- Ты чего? Какая печать?
- Пока не понял. Здесь есть какая-то аномалия. Что-то гораздо серьезнее, чем «замороженные»… Чувствую… Узнаем, разведчик. Все узнаем, - Сомов сонно погладил кобуру с пистолетом «Гроза», из которого так и не выстрелил.
За него пострелял всласть Филатов. Пистолет работал, как часы, и он иллюстрировал мысль, что менее сложные системы деструктивная сила, поразившая планету, затрагивает в меньшей степени. Поэтому и снабдили их не бластерами и разрядниками, а давно устаревшим огнестрельным оружием. Взрывчатое вещество в патронах обладало гигантской силой, а пули были не больше острия иголки, расширяющиеся при попадании в цель. Поэтому сами патроны были микроскопическими, и в магазин пистолета их влезало полторы сотни - больше чем в диск старинного пулемета. Но все равно это было классическое огнестрельное оружие.
Госпитальер прикрыл глаза. Машина резко подпрыгивала на неровностях дороги, но все равно этот бег, журчание двигателя и шелест шин по асфальту вгоняли в сон. Филатов теперь вел машину молча.
Солнце катилось за горизонт, щедро разбрасывая алые лучи на окружающий мир и, как талантливый художник, придавая ему налет фантастичности. Сомов задремал. Сон был тяжелый, без сновидений.
Проснулся он от того, что машина резко тормозила.
Госпитальер дернулся и выпрямился на сидении. И услышал напряженный голос своего друга:
- Не делай резких движений.
Машина стояла на повороте. Она едва не врезалась в два черных полицейских гусеничных бронетранспортера, перегораживающих дорогу. Прикрываясь броней, четверо полицейских заняли огневые позиции. Пулемет на прозрачном куполе бронетранспортера угрожающе смотрел в сторону беззащитной автомашины.
- Начнется стрельба, ныряй в ту яму и не дыши, - прошептал Филатов, ладонь его лежала на рукоятке пистолета, засунутого между сидениями.
Сомов представил, что сейчас глухо заработает пулемет, и стальные пули разорвут тонкий металл машины, вопьются в тела.
- Не двигаться! - послышался окрик. - Стреляю без предупреждения!
Филатов давно прикинул, что можно тут сделать. Нырнуть вперед, пристрелить на лету старшего, махнуть за деревья. Двоих-троих он снимает и остается живым. Только висит на нем одна гиря, которая сковывает движения и ограничивает маневр до предела – это лучший друг Никита Сомов. Его не бросишь. Не отдашь на растерзание.
- Офицер, - крикнул Филатов в открытое окно машины. - Прежде чем вы откроете стрельбу, потрудитесь объяснить, за что вы собираетесь прикончить двух уполномоченных Федерации.
Повисло на миг молчание. Напряжение достигло апогея, и уже готово было разразиться грозой... А потом вдруг схлынуло.
Из-за бронетранспортера вышел офицер. На нем были синяя, немножко мешковатая, из защитного суперсиликона форменная одежда и шлем с прозрачным закрытым забралом. На погонах тускло светили по два серебряных двенадцатиугольника - лейтенант. Его подчиненные продолжали держать машину на прицеле. Но стрелять без предупреждения, кажется, раздумали.
Лейтенант осторожно, будто шел не по асфальту, а по болоту, сделал несколько шагов и остановился перед машиной. Его рука лежала на автомате, сквозь прозрачное забрало шлема было видно, что глаза у него настороженные.
- Уполномоченные Федерации? - вопросительно произнес он.
- Если вас это интересует, вот моя идентификационная карта, - Филатов приоткрыл дверцу, осторожно, боясь, что у полицейских не выдержат нервы, поднял руки и спросил:
- Позволите?
Лейтенант кивнул.
Разведчик вылез из машины. Бережно положил на капот идентификационную карточку, которая одновременно являлась и звуковидеозаписывающей системой, и компьютером, и средством связи. Отступил на несколько шагов, опять подняв руки.
Лейтенант взял карточку. Провел по ней пальцем, и в воздухе над его ладонью поплыли идентификационные цифры.
- Штучка из Федерации, - кивнул лейтенант. - Как вы оказались в зоне «замерзания»?
- Наш корабль потерял ориентацию. И рухнул там.
- Нас оповестили об этом, - лейтенант опустил автомат и сделал жест. На дорогу выступили его бойцы. Приблизились. Один снял шлем. И стало видно, что на его лбу выступили капельки пота. У другого мелко тряслись руки.
- Кого вы собирались встречать с такими почестями? - Филатов кивнул на бронетранспортер.
- Мы думали, вы «растопленные», - нехотя сказал лейтенант.
- «Растопленные»?
- Да... «Замерзшие» оживают... О, господи, - офицер перекрестился по католически... - Этого лучше не видеть.
- Вы вовремя разобрались.
- «Растопленные» не отвечают на вопросы. И не говорят.
- А что делают?