XVI
Баронесса де Бонмон пригласила всю титулованную, промышленную, финансовую знать, владевшую окрестными замками, на благотворительный праздник, который она устраивала 29-го числа в прославленном дворце Монтиль, воздвигнутом в 1508 году Бернаром де Пав, генерал-фельдцейхмейстером при Людовике XII, для Николеты де Восель, своей четвертой супруги, и купленном после французского займа 1871 года бароном Жюлем. Г-жа де Бонмон была настолько тактична, что не послала приглашений еврейским замкам, хотя у нее были там и друзья и родственники. Крестившись после смерти мужа и перейдя во французское подданство пять лет тому назад, она посвятила себя религии и отечеству. Подобно своему брату барону Вальштейну из Вены, она благородно отличалась от прежних своих единоверцев искренним антисемитизмом. При всем том она не была честолюбива, и природные наклонности влекли ее к тихим радостям. Она удовлетворилась бы скромным положением в обществе христианской аристократии, если бы сын не принуждал ее к пышному образу жизни. Это он, молодой барон Эрнест, толкнул ее на то, чтобы завязать знакомство с Бресе. Это он включил весь гербовник провинции в список приглашенных на праздник. Это он привез в Монтиль для участия в спектакле маленькую герцогиню де Мозак, заявлявшую, что она достаточно родовита, чтобы позволить себе ужинать у цирковых наездниц и напиваться с кучерами.
Программа развлечений включала спектакль «Джокондо» при участии великосветских любителей, благотворительный базар в парке, венецианский праздник на пруду, иллюминацию.
Наступило уже 17-е. Приготовления шли со страшной спешкой и среди невероятного сумбура. Маленькая труппа репетировала пьесу в длинной галлерее эпохи Возрождения, под сенью плафона, в кессонах которого с удивительным разнообразием композиции повторялось изображение геральдического павлина Бернара де Пав, привязанного за лапу к лютне Николеты де Восель.
Господин Жермен аккомпанировал певцам на рояле, в то время как плотники звонкими ударами деревянных молотков приколачивали задники к киоскам в парке. Режиссировал Ларжийер из Комической оперы.
— Прошу вас, герцогиня.
Жермен снял все кольца, кроме одного — на большом пальце, и опустил руки на клавиатуру.
— Ла, ла…
Но герцогиня, принимая бокал из рук Эрнеста де Бонмона, сказала:
— Дайте допить коктейль.
Когда с этим было покончено, Ларжийер повторил:
— Начнем, герцогиня:
И руки г-на Жермена, без золота и камней, за исключением одного аметиста на большом пальце, снова прильнули к клавиатуре. Но герцогиня не запела. Она с интересом разглядывала аккомпаниатора:
— Мой дорогой Жермен, я любуюсь вами. Вы отрастили себе грудь и ляжки! Поздравляю! Вам это удалось, честное слово! А я! смотрите…
Герцогиня провела руками сверху вниз по своему суконному костюму:
— А я все спустила.
Она сделала полуоборот:
— Ничего не осталось! Все ушло. А тем временем появилось у вас. Забавно в самом деле. О! убыли нет. Все уравновесилось.
В это время Рене Шартье, игравший Джокондо, стоял неподвижно, вытянув шею трубою и думая только о бархатистости и жемчужных переливах своего голоса, серьезный и даже несколько мрачный. Он потерял терпение и сухо заявил:
— Мы никогда не подготовимся! Это чистое несчастье.
— Вернемся к квартету,— сказал Ларжийер.— Начинайте!
— Выходите, господин Катрбарб.
Жерар Катрбарб был сыном епархиального архитектора. Его стали принимать в обществе с тех пор, как он выбил стекла у г-на Мейера, подозреваемого в том, что он еврей. У него был красивый голос, но он не вступал вовремя. И Рене Шартье бросал на него разъяренные взгляды.
— Герцогиня, вы не на месте.
— О! конечно, не на месте.
Рене Шартье, снедаемый горечью, подошел к Эрнесту де Бонмону и сказал ему на ухо:
— Прошу вас, не давайте больше коктейлей герцогине. Она провалит спектакль.
Ларжийер тоже жаловался. Хор пел вразброд, и ансамбля не получалось. Тем не менее приступили к трио.
— Господин Лакрис, вы не на месте.
Жозеф Лакрис не был на месте. И нужно сказать, что это было не по его вине. Г-жа де Бонмон то и дело увлекала его в укромные уголки и шептала:
— Скажите, что вы меня еще любите. Если вы меня больше не любите, я чувствую, что умру.