Социальный опыт этого франсовского героя не очень широк,— в сущности, он сводится лишь к единичным столкновениям чудака-ученого с практической жизнью. В «Харчевне королевы Педок» и «Убеждениях аббата Куаньяра» рамки социальной сатиры значительно расширяются. Конечно, между аббатом Куаньяром, центральной фигурой этих двух книг, и Сильвестром Боннаром много общего: так же, как и Сильвестр Боннар, Жером Куаньяр — настоящий кладезь книжной премудрости, верный последователь заветов гуманизма, и не только гуманистической учености, но подлинной человечности, уважения к правам свободной человеческой мысли, ненависти к мракобесам всех мастей. К тому, что в социальной жизни противоречит этим заветам гуманизма, Куаньяр, подобно Сильвестру Боннару, полон презрительной иронии, разве только с большей примесью яда. Однако между этими двумя героями Франса есть и очень существенная разница: почтенный член Академии, Сильвестр Боннар, проводит свою жизнь сначала в уютной тишине своего ученого кабинета, предаваясь размышлениям под шелест книжных страниц и мурлыканье кота Гамилькара, затем, на склоне лет — под цветущими кущами сада, изучая жизнь растений и пчел. Но его не менее ученый собрат Жером Куаньяр лишен домашнего покоя и возможности вести обеспеченное существование кабинетного ученого. Это — учитель-бродяга, странствующий мудрец. Он выступает в роли участника многочисленных и разнообразных приключений. Не в самих этих приключениях дело: случайные знакомства, уличные стычки, любовные истории, пребывание в харчевне королевы Педок или посещение книжной лавки, или встреча с тележкой странствующего обманщика-капуцина — дают возможность аббату Куаньяру не один раз выступить в роли наблюдателя и критика действительности, притом, как уже говорилось, действительности, современной Франсу. Сам Франс намекает в своем предисловии к «Убеждениям аббата Куаньяра» на памфлетный, злободневный именно для франсовского времени характер своих книг о Куаньяре: «Так как он восходил к принципам,— говорит автор о своем герое,— то он, конечно, открыл бы суетность и наших принципов». В рукописи «Убеждений» имеется отрывок, хотя и вычеркнутый Франсом при подготовке книги к печати, но все же вполне поддающийся расшифровке и наглядно показывающий злободневную заостренность «исторического» повествования Франса: «Мы свободны, потому что наши господа нам это говорят. И именно ради нашей свободы полицейские убивают людей на улицах. Конечно, гораздо более чести в том, чтобы тебя убили во имя республики, чем во имя короля. Но господину аббату слишком недоставало известной трансцендентности в чувстве порядка, чтобы можно было предположить, что он восхищался бы нашей полицией». Такие прямые параллели с современностью в печатном тексте уже отсутствуют, но отвращение писателя к политическому строю Третьей республики достаточно выражено и в печатном тексте при помощи эзоповского языка намеков: недаром, заканчивая печатание своей второй книги о Куаньяре в одной из парижских газет и делясь с читателями своими дальнейшими планами, Франс говорит, что теперь он на некоторое время, подобно Лафонтену расстается с
Эзопом ради Боккаччо.