Он бежал. Сердце его беспорядочно колотилось. На мальчике была красная майка, его лицо и шея уже были одинакового с ней цвета.
— Девяносто шесть… девяносто семь… девяносто восемь…
«Не сдамся… еще… еще…»
— Девяносто девять… еще один круг.
И хотя он решил, что, когда кончит, подойдет к девочкам и спокойно скажет: «Сто кругов», — но он не мог этого выговорить.
— Сто кру… — задыхался он; лицо его горело.
Глаза Лили радостно блестели.
Немешчани горько скривил губы и, показывая на свои башмаки, сказал:
— Камешек в них забился. А то и я мог бы пробежать хоть сто десять кругов… Не веришь?
Кто-то остановился за спиной Мартона и окликнул его:
— Мартон! — Мальчик обернулся.
— Господин Новак! — Мальчик все еще задыхался.
— Что с тобой? Отчего ты такой красный?
— Я бежал, господин Новак… мы бегали по кругу…
Новак посмотрел на мальчика, потом на девочек. Сначала он улыбнулся, потом вздохнул.
— Ну, что нового? Пойдем со мной, проводи меня немножко.
Мартон пошел.
— Я сейчас приду, — сказал он, гордый тем, что с ним заговорил взрослый, и пошел с Новаком.
— Что делает твой отец? — спросил Новак.
— Работает, — ответил Мартон.
Новак молчал. Мартон чувствовал, что он думает о чем-то другом. Они некоторое время шли молча.
— Где сейчас ваша мастерская? — спросил Новак.
— У нас нет мастерской. Папа работает кельнером.
— Кельнером?.. А! Я и не знал! — заметил Новак.
Вдруг Мартон спросил его:
— Господин Новак, вы давно приехали?
— Уже три месяца.
Оба они замолчали. Мартон думал о том, знает ли Новак, что случилось с его женой, когда его не было дома…
Мальчику снова представилось, как он с молоком стоит в квартире Новака и из комнаты слышится особенный шум… Может быть, он знает?..
Новак тоже погрузился в раздумье. Он шел сейчас из «Непсавы», куда ходил по делу дочери Франка. Там не хотели писать об этом деле, потому что политические вопросы важнее личных оскорблений. Адвокат Полони — депутат оппозиции.
— Ты в каком классе? — спросил Новак.
— В шестом.
— А потом что будешь делать?
— Попробую сдать экзамен в городское училище.
— Это хорошо, — сказал Новак. — Что ж, ступай обратно, твои товарищи ждут тебя. — И он протянул мальчику руку так серьезно, как будто перед ним стоял взрослый. — Будь хорошим человеком… Всего доброго!
— До свидания, господин Новак! Спасибо!
Новак медленно пошел дальше. А Мартон глядел ему вслед. Потом мальчик повернулся и пошел к товарищам. «Хорошим человеком, хорошим человеком… — думал он, — Какой дядя Новак хороший!.. Знает ли он?..»
Когда Мартон подошел к скамейке, сердце его учащенно забилось. Лили сидела с Лотнером, и они тихо беседовали. Они так углубились в разговор, что даже не заметили пришедшего.
— Ну, вернулись наконец? — спросила его Лили обиженным тоном.
— Да, — ответил Мартон.
— Проводите меня домой, — вскочила девочка со скамейки. — Мартон, вы один проводите.
Лотнер удивленно вытаращил глаза. Они простились со всеми за руки и пошли. Мартон решился все высказать:
— Лили…
— Что?
— Я люблю вас…
Девочка вздернула носик.
— Ну, а вы мне просто нравитесь.
— Но я очень люблю вас! — еще раз подтвердил Мартон.
В подворотне Лили неожиданно приблизила свое лицо к Мартону.
— Поцелуйте меня.
Мартон, дрожа, поцеловал ее, и девочка взбежала наверх. Мартон поплелся из подворотни. Уже зажигались фонари. Мальчик вернулся к воротам, надеясь, что, может быть, Лили снова выйдет, но Лили не выходила. «Почему она не идет? Разве она не хочет меня видеть?» А в это время Лили спокойно ела хлеб с маслом и не думала о том, что он может вернуться и глядеть на третий этаж, где находится ее квартира.
Мартон вышел на улицу, остановился, глубоко вздохнул и посмотрел на мигающий на ветру свет фонарей.
Во время десятиминутного перерыва в школе Йошка Немет обратился к Мартону:
— Хочешь сегодня вечером пойти в театр?
— Хочу. Только у меня денег нет.
— Ничего! Мой отец — портной в Национальном театре. Мы пойдем к нему, и он отведет нас на сцену…
— Папа, — обратился Мартон к отцу, — отпустите меня сегодня вечером, мы с Йошкой Неметом пойдем в театр. Даром. Его отец проведет нас.