Начинаю его по милости господа
1 н о я б р я 1 9 1 2 г о д а. День поминовения усопших.
Сегодня день поминовения усопших. После обеда пойду на кладбище. Венков больше носить не буду, потому что я уже учусь в городском и нам нельзя таскать венки за деньги. На кладбище горят лампадки и очень тихо. Как хорошо, что мои родители и мои братья живы! Я даже думать не хочу о том, что будет, если они умрут.
Ну и зачем вообще умирать? В «Толнаи Вилаглапья» я читал изречение: «Жить хорошо, умереть лучше, а лучше всего и не родиться». Второе — неправда. Но третье — очень правда. Если бы я не родился, я не боялся бы и смерти. Зачем жить, если человек все равно умрет?
Вчера встретился с Эрне Лотнером. Он сказал, что работает учеником у Кунштедтера в писчебумажном магазине и, если выучится, станет продавцом канцелярских принадлежностей. Он уже ходит в брюках. Я спросил у него, что с его театром теней. На это он ответил, что он у него еще есть, и если я хочу, то опять могу купить у него. Только мне уже не нужно. Я не сказал ему, что никогда не забуду того, что он сделал со мной. Свой театр теней он продал мне в рассрочку за форинт пятьдесят, с условием, чтобы я каждую неделю платил ему десять крейцеров и выплатил в пятнадцать недель. Ну, ладно! Тогда я стал устраивать спектакли, приходили ребята из нашего дома и даже с улицы. Они платили по крейцеру. Правда, мы играли и другое: «Мастер на все руки», — этот рассказ из «Толнаи» мы переделали в пьесу. Все-таки главное было театр теней, без него не стали бы платить. За два дня я заработал десять крейцеров и тут же отдал их Лотнеру, не стал ждать даже конца недели. Потом он сказал, что у него есть волшебный фонарь, и если я хочу, то он может продать мне его в рассрочку за пять форинтов, так как он видит, что я плачу честно. Я очень обрадовался и сказал: «Если ты продашь фонарь, то в неделю я буду платить не десять, а двадцать крейцеров и заплачу не пять, а шесть форинтов — словом, тридцать недель буду платить, потому что это моя высшая мечта». Он сказал, что ладно. «Только ты принеси театр теней, и мы поменяемся».
Я тогда едва дождался конца занятий. Мама даже не знала, почему я так мало ел за обедом. Я только Пиште сказал, что у меня будет волшебный фонарь. Пишта не поверил. Тогда я побежал к Лотнеру; они еще обедали, там была и его сестра. Она служит в «Орфеуме», очень красивая девушка. Лотнер сказал, чтобы я подождал на кухне. Потом он взял у меня театр теней, понес в комнату, но фонарь не принес, только возвратил мне десять крейцеров и сказал, что он передумал и фонарь не продаст. «Тогда, по крайней мере, отдай мне театр теней», — сказал я. Но он ответил, что не отдаст, потому что театр нужен и ему, и возвратил мне десять крейцеров. «Почему? — спросил я. — Ведь я платил аккуратно и еще даже раньше, чем пообещал». — «Это неважно, — ответил Лотнер, — я передумал».
Тогда я ушел и почти ревел, что он меня так обманул. Он только для того сказал о фонаре, чтобы я вернул театр теней. Откуда же мне было знать?
2 н о я б р я
Кладбище красивей всего вечером, когда горят лампадки. На улице я встретился с Йошкой Франком. Он продавал перед кладбищем лампадки по пятнадцати крейцеров за штуку. Он покупает их за двенадцать, зарабатывает на каждой по три крейцера. В тот день он продал уже восемьдесят три штуки. Если бы я не учился в городском и не боялся встретиться о учителями или ребятами, я с удовольствием продавал бы лампадки. Как обрадовалась бы мама, если бы я дал ей два форинта сорок девять крейцеров! Йошка Франк в тот день столько заработал. Скажем, я себе удержал бы четырнадцать крейцеров и три раза пошел бы в летнее кабаре.
Вдруг на кладбище мне показалось, что передо мной идет Лили с мамашей. Я так испугался, что у меня даже ноги подкосились, и все-таки подбежал. Но это была не она.
Лили я не видел с лета. Я не знаю, в какую школу она ходит. Она пообещала написать мне письмо тайным шрифтом, но ничего не написала. Почему это все девочки такие? Манци тоже была такой.
Дома ругались, что я так поздно пришел. Я молчал. Господи, если бы они знали, что суждено умереть, то, наверное, лучше относились бы ко мне и не ругались бы столько. Еще хорошо, что отец не избил.
Послезавтра — в школу. Когда-нибудь я все-таки пойду к дому Лили к половине восьмого и подожду, пока она выйдет.
6 н о я б р я
Я не писал четыре дня. Правда, не было никаких новостей. Я сделал чертеж и не знаю, что скажет о нем Флориш. Я боюсь его.