К запросу прилагались десятки сводок расследований, прослушки телефонных разговоров и наблюдений, которые DEA вело в Пальме, Нью-Йорке, Бангкоке, Калифорнии, Маниле, Флориде и Карачи (при активном содействии Майкла Стивенсона, сотрудника Управления таможенных пошлин и акцизных сборов в Пакистане). Таможенное ведомство Ее Величества также вело слежку в Лондоне. Сводки создавали впечатление, что нигде из перечисленных мест никто не видел и не слышал ничего противозаконного, но Ловато преодолел эту преграду посредством многословных и нудных объяснений того, что скрывалось между строк и происходило за кулисами. По его мнению, мы все были контрабандистами, а следовательно, вели разговоры исключительно о сделках с наркотиками, занимались исключительно операциями с наркотиками и отмыванием денег. Весьма сомнительное умозаключение, хотя в большинстве случаев его догадки о сути происходящего оказывались верны. Однако не всегда. Хватало и ошибочных выводов, нелепых предположений.
Помощник федерального прокурора Боб О'Нил также представил письменные показания под присягой, пытаясь разъяснить американский закон. Эта попытка провалилась, в значительной степени из-за того, что выражения вроде «уголовный преступник», «большое жюри», «предприятие организованной преступности», «образец рэкетирской деятельности», «мошенничество с использованием электронных средств коммуникации», «отмывание денежных документов» и «одалживание денег под ростовщический процент, по крайней мере, вдвое выше вынужденного процента», в Европе считалось просторечием. Ни Густаво, ни я до сих пор так и не усвоили, что такое RICO.
Национальный суд, однако, не испытывал подобных трудностей. Он нашел, что документы в полном порядке, и приготовился продолжать процедуру экстрадиции, если мы не станем возражать против явки в суд. При наличии возражений слушание дела отодвигалось на новый год. Мы подали возражение.
В октябре самый младший брат Джуди, Маркус, и его жена распростились с домом и плотницким бизнесом в Дордони. В обмен на прожиточный минимум они дали согласие переехать в Мадрид, навещать Джуди и меня, сколько позволят, и поддерживать связь между нами, нашими адвокатами, адвокатами соподсудимых, нашими друзьями и семьями. Они привезли Эмбер, Франческу и Патрика на свидание со мной. Хотя я был счастлив повидать их, убедиться, что они в порядке, услышать, какую поддержку оказывают им Боб Эдвардес, их школа, это десятиминутное свидание через стекло ввергло меня в уныние. А встреча с родителями лишь усилила депрессию. Меня заставляли смириться с неизбежностью утрат. Я уже потерял власть над всем. Больше не нуждался в свиданиях. Не хотел отвечать на горы писем, которые получал от знакомых и не знакомых доброжелателей. Даже увидев Джуди на слушании об экстрадиции, просто онемел и не мог выдавить ни слова. Отчаяние и упрек читались в ее глазах. Почему я не прекратил заниматься контрабандой, когда она об этом просила? Как мог позволить, чтобы с ней так поступили? Почему разрушил жизнь наших детей? Все было потеряно.
Меня скрутило вконец. Началась зима. Заключенным, содержащимся по артикуло 10, не полагались отопление и горячая вода. Меня трясло от горя и страха. Что будет с моей семьей? Что ожидает меня? Жалкое существование в камере до конца дней? Я прожил достаточно, чтобы довольствоваться подобным.
Я не собирался покончить с собой, но больше не питал иллюзий. Я никогда не выйду из тюрьмы. Никто не придет мне на помощь. У меня нет даже той надежды, которая поддерживает заложника. Я никому не могу помочь; я ни с кем не вижусь. Мне некого любить, не к кому прикоснуться. Возможно, я это переживу. Прочту множество книг. Но зачем? Я никогда не смогу применить то, что узнаю. Я мог бы поддерживать физическую форму, делать миллион отжиманий в день. Но для чего? Чем здоровее я стану, тем дольше протянутся мои мучения. Ближайшим знаменательным событием будет смерть. Может быть, после нее дела наладятся. Боже ты мой! Почему же я до сих пор не выяснил, один ли раз дается нам жизнь? Перевидал столько храмов, соборов, монастырей в своих странствиях, но так ничего и не понял. Если бы впереди ожидали дни получше, я бы смог это пережить. Ведь Элвис и Джон Леннон все еще где-то рядом, разве нет?