Я ушел с головой в философию. Как и любой начинающий, я верил всему, что написано в книгах. Курение марихуаны заставляло меня останавливаться, досконально исследовать и анализировать каждый шаг, прежде чем идти дальше. Она помогала мне не только находить слабые места философских теорий, но и четко формулировать альтернативную точку зрения.
Каждый аспирант должен был представить на суд ученой комиссии, заседавшей в колледже Олл-Соулз, доклад на заданную тему. Мне предстояло осветить разницу во взглядах на пространство и время Исаака Ньютона и Лейбница. Ньютон считал, что твердые тела существуют в абсолютном времени и абсолютном пространстве, которые есть вездесущий божественный разум, повсеместно воспринимающий изъяны бытия. Воззрения Лейбница, во многих отношениях предшественника Эйнштейна, гораздо глубже и сложнее. Он придерживался теории, что пространство и время свободно существуют и что все тела имеют множество отображений во Вселенной. Писать об этом сложно, но я с грехом пополам довел дело до конца.
Меня заинтересовала теория доказательств: какие аргументы нужны ученым, чтобы разувериться в том, во что они верили? Парадокс возникает при рассмотрении гипотезы общей формулы «все X являются Y», например «все вороны черные», вместе с утверждениями, которые доказывают гипотезу. Для начала можно взглянуть на ворону: черная ли она? Если черная, то наблюдение в известной мере подтверждает гипотезу. Озаботься кто-нибудь обследованием нескольких тысяч ворон и окажись они все черными, эти наблюдения послужили бы дальнейшим подтверждением гипотезы. Гипотеза «все X являются Y» логически эквивалентна гипотезе «все не Y являются не X». Обе эти пропозиции: «все вороны черные» и «все не черные вещи являются не воронами» — утверждают тот же самый факт. Следовательно, наблюдения за не черными не воронами подтверждают гипотезу, что «все вороны черные», не меньше, чем она подтверждает гипотезу «все не черные объекты есть не вороны». Это приводит к логическому заключению, что такие вещи, как красные носы, белые лебеди и т. д., подкрепляют утверждение, что «все вороны черные». Конечно, все знают, что это не так.
В Баллиоле почти все подались в «революционеры». И я все больше разочаровывался в своем колледже: не с кем философствовать и курить траву; книг по истории и философии не достать. Из-за всего этого я посещал Баллиол не чаще раза в неделю. Илзе чувствовала себя несчастной из-за работы в Дидкоте. Мы оба серьезно подумывали о том, чтобы покинуть Оксфорд, как только закончатся мои занятия в аспирантуре. Степень бакалавра и доктора философии легко получить и в другом университете. Я выбрал университет Сассекса, который называли «приморским Баллиолом». Илзе пообещали место в школе при монастыре в Уортинге. Диплом я получил без особых трудностей и был уверен, что смогу продолжить академическую карьеру.
Мы с Илзе переехали в Брайтон, где нашли дешевую квартиру с видом на море, и познакомились с четой Мартин. Джонни читал антропологию в Университете Сассекса. И с ним, и с его женой Джиной у нас нашлось много общего: марихуана, ЛСД, рок-музыка, философия после восьми.
Университет Сассекса мне не понравился. К тому времени у меня сформировалось четкое представление о том, каким должен быть университет. Сассекс этим представлениям не отвечал. Аудитории различались не названиями, но номерами. Огромная библиотека больше напоминала офис, чуждый всякой романтики. В такой библиотеке не откинешься на спинку стула, размышляя о том, что именно в этих стенах великие умы рождали гениальные идеи. Моим научным руководителем был польский логик Ежи Гедимин. Он считался блестящим специалистом, но в тех областях науки, которыми никто, кроме него, не занимался. Я всегда с трудом понимал его, о чем бы ни шла речь. Он ясно дал понять, что не интересуется такой нелепостью, как теория доказательств. Я не менее ясно дал понять, что мне не интересны его нелепые навязчивые идеи. Он сказал, что в таком случае мне не стоило бросать Оксфорд. Я ответил, что он прав.
Я все еще получал стипендию Томаса и Элизабет Уильяме и на очередную выплату приобрел новую стереосистему Следующие несколько месяцев я только и делал, что слушал Led Zeppelin, Blind Faith, Jethro Tull и Black Sabbath. Я решил оставить жизнь ученого и бросил Сассекс. Учительской зарплаты Илзе нам едва хватало на еду, но я умудрился усугубить нехватку денег, покупая все больше гашиша у Грэма Плинстона, который наезжал в Брайтон провести выходные у моря и поиграть в го.
Грэм побывал в Марокко, где познакомился с Джо Ливанцем. Мать Джо была танцовщицей в Бейруте. Джо водил знакомство с Сэмом Хирауи, который работал на «Миддл Ист эйрлайнз». Кроме того, Сэм владел текстильным предприятием в Дубае, через который шли потоки контрабандного золота и серебра. Партнером Сэма в Дубае был афганец Мухаммед Дуррани. Через этих людей Грэм получал пятьдесят фунтов черного пакистанского гашиша. Впервые я задумался о том, какую, должно быть, интересную, стоящую жизнь ведут контрабандисты. Рассказывая об этих вещах, Грэм просто делился со мной, как с приятелем. Он не предлагал мне ни в чем участвовать. Для него я был просто очередным мелким дилером, продающим по паре фунтов в год, чтобы не умереть с голоду, и неспособным ни на что большее.