Подшивалов Анатолий
Господин Изобретатель. Часть I
Проклятая «ковидла» — подумал, Андрей Андреевич Степанов, отставной подполковник и кандидат наук, а ныне никому не нужный и больной пенсионер, проснувшись июньским утром 2020 г. в городе — герое Москве. Таким утром хорошо бы погулять в парке, подышать относительно чистым воздухом, но вот беда — прогулки в парках запрещены распоряжением мэра города, да и от дома дальше ста метров скоро без бумаги, распечатанной с сайта Госуслуг, не отойдешь. Экая дурость, ведь в парке он ни с кем разговаривать не собирается, только пройтись по дорожке, а теперь приходится сидеть дома и ждать, пока гиподинамия и духота не изведут под корень всех кому за 65. Но вот в магазин за хлебом выйти надо, это, слава богу, еще не запрещено. Больше в магазин идти некому — Андрей Андреевич живет один, жена с ним развелась лет двадцать назад и уехала в Америку, забрав дочь и разменяв квартиру. Теперь он доживает дни в хрущобе в районе Кузьминок, хорошо хоть парк рядом. Дочь за последние 10 лет навестила один раз, а теперь только пишет поздравления к Новому Году и дню рождения, исключительно по и — мейлу.
Нацепив на лицо медицинскую маску — еще одна дурь московского начальства: маска препятствует распространению инфекции от носителя к людям, его окружающим, но мало защищает от вирусов того, кто ее носит, и вообще, толк от них будет тогда, когда поголовно все будут носить эти маски. Но вот как раз начальство и полиция предпочитает респираторы, которые прекрасно защищают носящего их, но через выпускной клапан выбрасывают на население все микробы, которые начальствующее лицо имеет честь выдыхать в атмосферу. Так что, все «противоэпидемические меры» как всегда, поставлены с ног на голову, но Андрей Андреевич, как гражданин законопослушный и верноподданный, не собирается спорить с лицами, власть предержащими — себе дороже выйдет с моим — то здоровьем. А здоровье у героя нашего повествования очень даже так себе: большая неоперабельная опухоль сдавливает перекрестие зрительных нервов на основании черепа и поэтому Андрей Андреевич не видит периферических полей зрения и ему нужно быть особенно осторожным, переходя дорогу. На улице Юных Ленинцев и так движение не очень интенсивное, а в период объявленного властями карантина машин стало еще меньше, к тому же Андрей Андреевич задумался о том, что еще можно и нужно купить в магазине на оставшиеся до пенсии небольшие деньги и, совсем потеряв бдительность, он поздно повернул голову влево при переходе улицы. Визг тормозов, вспышка в голове и последнее, что он услышал: ««Мужчину сбили!», «Вот гад, задавил и уехал…», «Скорую» скорее вызовите!». Потом наступила темнота…
Сколько Андрей Андреевич был без сознания, он не помнил, очнулся, приоткрыл глаза и подумал: «наверно, я в больнице, но почему все так кругом расплывчато… Меня прооперировали? Голова очень болит!». Он попытался вспомнить, что с ним произошло — вышел из дома, подошел к наземному пешеходному переходу, затем удар и провал в темноту. Что со зрением, неужели окончательно накрылось? И кто так громко молится, поминая святых угодников — впечатление, что молитва раздается прямо в голове…
— Маменька, Сашенька очнулся и открыл глаза! Генрих, иди же сюда! Братец, где ты?
Что со мной, какой Сашенька, маменька и братец с Генрихом. В палате телевизор, что ли орет, — подумал я. В ответ в голове раздалось: «О, Боже, опять…»
Я поднял руку к глазам, но с трудом мог увидеть свои пальцы, тогда кто — то нацепил мне на нос очки и я увидел худую некрасивую женщину, лет тридцати пяти, с серыми внимательными глазами на вытянутом лице, волосы на голове ее были забраны в какой — то узел или пучок с гребнем, одета она была в глухое серое платье со стоячим воротником и мелкими пуговицами на нем. К ней подошел мужчина, которому можно было дать около сорока лет, с длинными светлыми прямыми волосами, в очках. На нем бы длинный пиджак, кажется, его называют сюртук. Мужчина обратился ко мне с вопросами, как я себя чувствую, могу ли я говорить и что у меня болит, причем, говорил он по — немецки, но я все понимал. В ответ, опять — таки, прямо в голове, раздалось:
— Дядюшка Генрих, у меня очень болит голова, говорить я могу, но мне тяжело это делать. А где маменька?
— Я здесь, сыночек мой ненаглядный, — в комнату вбежала женщина, которая принялась меня целовать и обнимать.
— Генрих, что же вы стоите столбом! — заговорила на повышенных тонах вошедшая женщина, обращаясь к свтловолосому Генриху, — Позовите доктора, он велел сразу послать за ним коляску, когда Сашенька очнется.