— Не тушите, Селеста... в комнате какая-то огромная женщина, огромная, в черном, страшная... Я хочу видеть...
— Сейчас, сударь, не волнуйтесь; я сейчас прогоню эту мерзавку! Она напугала вас?
— Да, немного. Только не дотрагивайтесь до нее...
За все эти годы он часто говорил мне о смерти, но никогда не представлял ее в виде отвратительной черной женщины, которая, как говорили, будто бы являлась ему в годовщину кончины матери, — еще один выдуманный роман! Всякий раз, когда заходил разговор о смерти, г-н Пруст говорил, что не боится ее.
Когда он сказал об ужасной женщине, я подумала, что у него бред или просто кошмарный сон. Немного погодя, видя, что он успокоился, я вышла из комнаты. И тут я ослушалась г-на Пруста, запретившего мне звать кого-нибудь, — Одилон был немедленно послан к доктору Бизу. Я тем временем спустилась в булочную, чтобы позвонить профессору Роберу Прусту.
И еще одно обеспокоило меня: говоря о черной женщине, он старался как будто натянуть на себя одеяло и одновременно стал доставать с пола упавшие газеты, которые обычно запрещалось трогать из боязни поднять пыль. Я никогда не видела агонии, но еще в деревне слышала разговоры о том, будто «умирающие всегда что-то собирают». И движения его пальцев напугали меня.
Каким бы это ни показалось невероятным, но много лет спустя, когда умирал мой дорогой Одилон, он говорил те же слова, что и г-н Пруст. Однажды в больничной палате я заметила его взгляд, устремленный на угол комнаты, и спросила, куда он смотрит. «Я вижу смерть». — «Нет, ты не умрешь!» — «Я уже умираю». — «Тебе страшно?» — и так же, как и г-н Пруст, он ответил: «Да, немного».
Была суббота 18 ноября, часов десять утра, когда приехал доктор Биз. Перед этим г-н Пруст попросил холодного пива, за которым, как всегда, отправился Одилон.
Несмотря ни на что, я все еще была уверена, будто у г-на Пруста всего лишь крайнее истощение сил, и поэтому велела мужу, чтобы он попросил доктора Биза взять какое-нибудь стимулирующее средство. Но, с другой стороны, я уже впадала в отчаяние и чувствовала необходимость вызвать всю семью. Когда я говорила по телефону из булочной, невестка г-на Пруста сказала:
— Значит, все-таки случилось то, чего мы так боялись.
Потом она объяснила, что мужа нет дома — у него лекции в больнице Тенон.
Но она незамедлительно все ему сообщит.
Открыв дверь доктору Бизу, я сказала (и это было мое второе ослушание):
— Доктор, умоляю, спасите его. Он еще больше ослабел. Сделайте ему укол.
— Но вы же знаете, он не хочет.
— Доктор... у него уже нет сил сопротивляться. Вы просто должны любым способом поддержать его.
Мы прошли в комнату, и я солгала, сказав г-ну Прусту, что доктор Биз, проходя мимо, зашел узнать, как дела.
— Я подумала, вам это будет приятно.
Г-н Пруст ничего не ответил, а только взглянул на меня, показывая, что его невозможно обмануть.
Тем временем приехал Одилон, а буквально за несколько минут до этого г-н Пруст спрашивал меня, не привез ли он пиво, на что я ответила: «Пока еще нет, сударь». — «Значит, и с пивом то же самое, все слишком поздно...»
Доктор Биз подошел к нему:
— Добрый день, мэтр.
Но г-н Пруст смотрел поверх него на вошедшего с пивом Одилона. И его голос, как бы проходя сквозь доктора Биза и ничего ему не отвечая, устремился к Одилону:
— Здравствуйте, дорогой Одилон, как я рад вас видеть.
Но пиво он уже не стал пить.
Доктор Биз приготовил укол. Я видела, как он волнуется и шепчет сам себе:
«Как же быть?..» На мой вопрос, куда нужно колоть, он ответил:
— В бедро.
— Доктор, я приподниму одеяло.
Мы оба подошли к постели, я осторожно подняла одеяло, стараясь не оскорбить деликатные чувства г-на Пруста.
Он лежал с самого края. Его рука, слегка распухшая, свисала вниз. Я подняла ее и держала одеяло. Доктор склонился над ним.
То, что произошло дальше, навсегда врезалось в мою память. Г-н Пруст вынул вторую руку из-под одеяла и, защипнув мое запястье, стал крутить кожу. Как бы мне ни хотелось, но я никогда не смогу забыть его крик:
— Ах, Селеста... ах, Селеста!
Это было хуже любых упреков и обвинений в предательстве обещаний не пользоваться его беспомощным положением для уколов.
И у меня тем больше причин для раскаяния, что в том его состоянии укол был уже бесполезен — раствор все равно не пошел в кровь.
Доктор Биз уехал, и почти сразу появился брат г-на Пруста. Я была так ошеломлена, что тут же стала говорить ему о своем раскаянии. Он утешал меня: