— Я ужасно проголодалась. Давайте что-нибудь приготовим?
В кухне Мориц сел к старому деревянному столу и помогал резать морковку. Тим шлёпал ложкой по манной каше. Мама рассказывала про своего начальника. Он отчитал её при всех за то, что она хотела после Рождества взять несколько свободных дней.
— И теперь, — закончила она свой рассказ, — на ближайшие полгода он отменил нам все отпуска.
Папа посмотрел на неё с ужасом:
— Не может быть, — только и сказал он.
Мориц сглотнул. Они всей семьёй уже несколько месяцев предвкушали поездку на рождественские каникулы. Он хотел покататься с мамой на лыжах, а папа, который на лыжах стоять не умел, собирался кататься с Тимом на санках.
В отеле был бассейн, а на ужин каждый вечер можно было есть кайзершмаррн[1]. И теперь все мечты пойдут прахом? От разочарования на глазах у Морица выступили слёзы.
— Но это же подло! — воскликнул он. — Какой у тебя дурацкий, дурацкий начальник.
— Я знаю, — ответила мама.
— Но ты ведь обещала! — крикнул Мориц. От злости ему стало жарко.
— Может, перенесём всё на пасхальные каникулы? В конце концов, в марте тоже ещё лежит снег.
— Пасхальных каникул ждать целую вечность!
За ужином все сидели мрачнее тучи. Мориц ковырялся в своём салате и ещё раз пытался рассказать о прогулке по парку. Но мама таким тоном сказала «хм» и «ага», что охота рассказывать у него быстро пропала.
Когда мама повела Морица спать, она сказала:
— Мне очень жаль, радость моя. Мы непременно как-нибудь ещё покатаемся на лыжах. И я правда постараюсь найти другую работу. Но пока это не так легко. Безработных архитекторов слишком много.
Мориц кивнул, хотя думал о своём.
— Я так и не рассказал тебе про моё сочинение, — напомнил он.
— Завтра расскажешь, — ответила мама и поцеловала его.
Когда Мориц лежал в постели, он слышал, как мама и папа ссорились на кухне. Ругань становилась всё громче. В конце концов папа закричал:
— Да что с тобой говорить! — И Мориц услышал, как хлопнула входная дверь.
Он встал, тихонько выглянул в холл и прокрался в гостиную. Мама сидела в кресле, закрыв лицо ладонями. Её плечи тряслись.
— Мама, — окликнул он и подбежал к ней, — что случилось?
Мама подняла на него глаза, и Мориц увидел, что они покраснели от слёз.
— Папа в ярости, что мы никуда не сможем поехать, — сказала мама. — И я его хорошо понимаю.
Мориц погладил её по спине.
— Но всё равно он не должен был так на тебя кричать.
— Да, не должен был, — согласилась мама и вытерла глаза. Она взяла его за руку и повела обратно в постель. — Мы найдём выход, это точно, — сказала она.
И Мориц очень скоро уснул.
Разумеется, на следующее утро все снова спешили. Мориц быстро выскребал ложечкой йогурт, папа делал ему в школу бутерброд, мама кормила Тима. Всем было не до разговоров. Мориц заметил, что родители всё ещё злились друг на друга. Мама с папой и до этого часто ссорились, но в последнее время ссор стало ещё больше. А главное, они уже не мирились так быстро, как раньше.
Мориц попытался пару раз пошутить, но мама вообще не среагировала, а папа лишь криво усмехнулся.
Мориц испытал облегчение, только когда захлопнул за собой дверь и побежал в школу. Но едва он прибежал туда, прозвенел звонок, и он не успел рассказать Лили и Оле про паркового тигра.
Вторым уроком у них был немецкий язык. Но вместо того чтобы, как обычно, собрать тетради с домашним заданием, госпожа Майер сказала:
— Прежде чем забрать ваши сочинения, я хотела бы послушать три из них — и мы их обсудим. Мне очень интересно, что вы обнаружили в парке.
Мориц почувствовал неприятную дрожь в животе. Только бы она не вызвала его.
— Первой я хотела бы послушать Лену, — сказала госпожа Майер.
Лена, заикаясь, прочла вслух своё сочинение, в котором речь шла о воронах, мышах, зайцах и белках.
— О, как много ты написала, — похвалила госпожа Майер, когда Лена закончила. — А вот послушаем… — Она сделала паузу и обвела глазами учеников, которые дружно опустили головы как можно ниже, — послушаем, что написал Мориц.
И Мориц начал читать. Вскоре остальные захихикали. Когда он дошёл до места про изюм, Штефан Рабентраут и Мартин Ховилер хохотали так громко, что Мориц порой не слышал собственного голоса. Он оторвал взгляд от тетради. Госпожа Майер сидела, нахмурив брови, и задумчиво смотрела в класс, который безудержно веселился.