о сейчас я стою у метро с большим стаканом латте и огромный циферблат на стене напротив отсчитывает минуты - одна, две, три. Нас осталось четверо. Всего четверо. Последнее собеседование прошло позавчера. С тех пор - тишина и неведенье. Что мне сегодня скажут? А Катерина?.. Что скажут ей? Но стакан опустел, лишний час исчез в прошлом, светлые школьные коридоры остались за спиной, и как-то слишком резко запахло терпкими духами, когда я обнаружила себя за одной из неудобно склонённых парт. Напротив - строгая мадам и парень-переводчик в смокинге, Катька слева в телефон уткнулась, а где-то позади - тихое дыхание соперников - ребят из параллели. В голове настойчиво бьётся «тик-так, тик-так», и вопросы всё те же, и от страха вспотели руки. Подняв взгляд к потолку, я принялась считать крохотные декоративные плитки. Сбившись, начинала с нуля, а под партой кулаки сжимала до той поры, пока в ребро не ткнулся больно острый девичий локоть. - Отомри, красавица, - зашипела Катерина - больших усилий стоило с места не подскочить, настолько я успела погрузиться в себя. Но зачем-то же подруга меня вытащила? Значит нужно смотреть и слушать. Или... я уже успела нечто важное пропустить? Тогда пропустила и впрямь. А потом не поверила вовсе, будто само сознание сливочной пеной латте укрылось, а я, потерянно счастливая, рассеянно сонная улыбалась, дрожащими руками сжимая папку с документами, брела в директорский кабинет, расписывалась, отвечала кому-то... Осознание пришло вечером. Действительно пришло, накрыло, закружило, взбудоражило, заставляя взмывать в небеса, и взорвалось огнями безудержной радости. Всё не зря. Не напрасно всё! Город ещё не спал. Окна напротив светились ровно, в некоторых мелькали фигуры театром теней - я невольно всматривалась, ловя неясные картины чужой жизни, и вдруг неожиданно горько ощутила тоску. Ведь не на день, не на два уеду. Год - сколько изменит он. Буду ли я грустить там, в далёкой стране прогресса? И, будто отвечая моим мыслям, жалобно скрипнула балконная дверь. Тихие шаги, вздох, а через миг родной, чуть-чуть усталый голос рядом: - Будет не хватать тебя, дочка. - Мне тебя тоже, мам, но... Пристроившись рядом, она оперлась о деревянные перила. - Я-то в село вернусь. - Улыбнулась, отчего тёплым светом засиял карий взгляд. - Хозяйству присмотр всегда нужен. А ты... Как там, за океаном жить станешь? Сердце щемит недобро. Не отпускать бы... Ладони у мамы сильные, крепкие, несущие на себе отпечаток долгих, наполненных тяжким трудом лет. На их фоне моя рука с длинными пальцами кажется слишком правильной, холёной, будто даже чужой. Бережно сжимая мамино запястье, я снова веду глазами от окна к окну. - Мне семнадцать. Помнишь? - улыбаюсь уголками губ. - И всё со мной обязательно хорошо будет. Такси разрезало серую ленту автострады и, сидя в пахнущем фруктовым освежителем салоне, я до боли всматривалась в затемнённое защитной плёнкой окно, жадно ловя проносящиеся мимо образы машин, людей, призывно сверкающие витрины... Почти месяц минул с того дня, когда я впервые услышала слова, ставшие судьбоносными. Месяц переживаний, сбора бумаг и, конечно же, прощания с теми, кто любил меня и кого всем сердцем любила я. Их всего трое было - мама, отец да лучшая подруга, проверенная годами Катерина, с которой мы, помнится, не поругались едва. Причиной тому стала не чёрная зависть, не ревность, а недосказанность, стоившая жизни доброй партии моих нервных клеток. Ветер тогда особенно холодным был. Неожиданно злобный, он трепал длинную юбку моего терракотового платья и рассерженно шипел, пытаясь содрать с плеч светлую накидку из мягкого кашемира. Обняв себя дрожащими руками, я спешила скорее укрыться в уютном зале крохотного кафетерия, паршивые напитки которого с лихвой окупались божественным вкусом кремовых пирожных с кусочками свежих фруктов, к коим в последнее время я непозволительно пристрастилась. Катерина сидела за неприметным столиком в углу. Шапка пены над её чашкой успела осесть, но, казалось: она вовсе забыла об остывающем напитке, всецело поглощённая экраном своего телефона. Подойти и сесть удалось незамеченной. Лишь в тот миг, когда карты меню зашуршали, скользя по гладкому дереву в мои руки, подруга подняла наполненный непередаваемой гаммой эмоций взгляд. - Живи и здравствуй, Малахова! - И тебе, Романова, не хворать. - Улыбнувшись натянуто, в песочно-жёлтую карту уткнулась. «Espresso, Americano, Mokko, Lungo, Glasse...» Что бы не выбрала, всё одно получу здесь бурду непонятного происхождения. Впрочем, сужу я весьма предвзято. Что поделать. Кофе - моя религия. Иначе никак. Катерина же напиток сей никогда не боготворила. Ей, что растворимый, что зерновой, что элитный особого помола. Вот в алкоголе подруга разбиралась - этого у неё не отнять. Нет, вы, конечно, не подумайте ничего, и не в коей мере не пробуйте её в пагубных привычках обвинить, но и споров с Романовой никогда не затевайте, ибо узнаете множество нового не только о разновидностях ликёров, самбуки и вин, но и о своей собственной биографии. Такой уж моя Катька человек, прямой, искренний и многословный. За то и ценю. Но сейчас мне перед нею безумно стыдно. Быстрые шаги официанта и звон опустившейся на столешницу чашки резко вклинились в тягостное молчание, заполнившее наш неприметный уголок. Вновь откладывая в сторону призывно мигающий гаджет, подруга, казалось, заметила меня вновь. Протягивая руку к своей порции напитка, смутилась. - Прости... я... совсем отвлеклась. Переписка просто.... - Да ладно, - пожала плечами я. - Забей, Катька. С кем не бывает... - С тобой, к примеру. - По старой привычке она подёргала упавшую на лоб прядь. - В любом случае, не важно это. Мы сегодня за тебя пьём. Надеюсь отыщешь себе американца. Целый год ведь впереди... И снова молчание разлилось густым киселём, уши обвило, коснулось тихонько губ, и с них неожиданно для меня самой сорвались терзавшие сердце слова: - Там должна была оказаться ты. - Глупость какая. - Фыркнув, Катерина тотчас зажала ладонью рот, но вокруг всё равно разлетелись крошки. - Я - на своём месте. Ты - на своём. Каждый получил, что хотел, и это правильно. Нет у меня резонов Москву покидать. Сейчас нет и впредь не будет. - В смысле... нет? - И выгнула вопросительно бровь. - Тебе - американца искать, а моё счастье тут, рядышком, под боком нашлось. Я даже боялась: пройду, на год расстанемся, и что будет? - А теперь повтори по складам, - уточнила я, искоса наблюдая за пожилой парой, расположившейся неподалёку, - ты рада, что завалила тесты, поскольку... - Да! - Клянусь, эта сумасшедшая ёрзала от нетерпения на своём деревянном стуле! - Поскольку моё место здесь, рядом с семьёй... - И мужиком? Мужиком, Романова?! Ты ли это?.. - Однозначно. - Тренькнул мобильный, и отвечала подруга, постоянно заглядывая в экран. - У мужика между прочим, имя есть, а ещё... не поверишь... не поверишь. Благословение от моей матери! Полгода ещё порознь проживём, а там уж... попытаемся вместе. Семьёй. И вот тут-то мне стало обидно. - Благословение у тебя, значит, есть. Так сколько же ты, паршивка, молчала? - Год почти, - понурила голову собеседница. - Но не обижайся только, не злись... просто... примета есть - знаешь? - не говори никому - не сбудется. Вот я и... - Суеверная ты моя, - Тихонько вздохнула я, чувствуя, как огромная тяжесть рассыпается горстью праха. - Мужик-то хоть хороший? - Алёша? Алёша, он... - И защебетала восторженно, рассыпая опалы счастья вокруг. Половины я предпочла не слышать. Главное: всё у неё в порядке, главное: подруга не держит на меня зла, а значит... значит я больше не оглянусь. Все дела завершены, всё устроено, устроится без меня. Я же могу смело спешить на регистрацию, чтобы совершить свой первый в жизни полёт. Хотя нет, не так. Свой первый «полёт в жизнь».