Выбрать главу

За спиной Кветки на мраморной плите проступили очертания ладони. А ученая, не замечая сияния, продолжала оправдываться:

— С тех пор я старалась преуспеть, по-настоящему преуспеть, не ради себя, но чтобы загладить то, что я сделала. Совершить что-то, что-то хорошее во благо всем. Что-то, чтобы отдать долг, отдать который нельзя.

Махьяр кивнул на дверь:

— Возможно, сейчас ты получила возможность расплатиться.

— Мы, наверное, уже у вершины цитадели, — сказал Венцеслав. — И там, за дверью, — покои Оракула под Вуалью.

Кветка кивнула и поднесла руку к призрачному абрису.

— И меня не волнует, если закончу я, как Ратимир, — сказала она.

Но тайные проклятия не коснулись ее. Мраморная плита скользнула в сторону, и Махьяр шагнул в проем.

— Требуется мужество, чтобы сознаться в своих преступлениях, — обратился жрец к Кветке. — Только признавшись в том, что мы сделали, мы можем попытаться стать лучше.

Она коротко улыбнулась ему, и Махьяр переступил порог.

Помещение оказалось в точности таким, как нижнее: пустое, с винтовой лестницей, оканчивающейся мраморной дверью. Липкие мурашки побежали по спине Махьяра. Он начал подозревать, что магия распространяется тут не только на двери и их загадки.

Вошедший Венцеслав подтвердил его худшие подозрения.

— Это невозможно, — выдохнул он и опустил факел, демонстрируя отметины в пыли. — Такие же следы, как в комнате ниже!

— Полагаю, что их же можно найти в каждой, — мрачно заметил Махьяр. — Эти следы оставил Зорграш, когда искал здешних обитателей.

— Это невозможно, — повторил Венцеслав.

— Тем не менее это так. — Махьяр огляделся. — Потолки высотой двадцать футов, полы толщиной пять футов. Это уже четвертый уровень. Над нами может быть только крыша. — Он показал на мраморную дверь. — Но я подозреваю, что когда мы откроем ее, то обнаружим нечто совсем иное.

Кветка вошла в комнату. Рукава ее были влажны — она вытирала слезы.

— Думаешь, цитадель каким-то образом растет?

Махьяр кивнул:

— Так же, как росла гора, пока рассвет не разрушил чары. Не стану делать вид, что понимаю, как такое возможно. Возможно, Гаевик сумел бы объяснить. Мне ясно одно: эти комнаты — проявление темного и могущественного колдовства. — Он опять указал на дверь. — Загадка для каждого из нас. Если не ошибаюсь, эта откроет нам что-нибудь о тебе, капитан Венцеслав.

Венцеслав расправил плечи и вызывающе уставился на дверь:

— Что бы от меня ни потребовали, я приму вызов!

— Посмотрим. — Махьяр двинулся вверх по лестнице, жестом позвав за собой остальных. — Кветка, переведи стих, и увидим, что за чудовище наш Венцеслав.

Кветка изучала резьбу на двери, а Венцеслав наблюдал за Кветкой. Он уже знал, в каком величайшем позоре ему придется признаться. Понимая, что сделанное им ничуть не лучше того, что сотворили остальные. Даже если не принимать во внимание инстинктивное отвращение к трупоедам, чем кладбищенский каннибализм Зорграша хуже его собственного греха? По крайней мере, от преступления склепорожденного пострадали уже мертвые. А от преступления Венцеслава — живые.

— «Жадный до действий, да сам из задир. Гибнет команда, а где ж командир? Кто я?» — Прочитав надпись, Кветка повернулась к Венцеславу. Махьяр тоже.

— Меня только что назначили капитаном, — начал Венцеслав. Он решил, что сохранить хоть каплю уважения к себе можно лишь незамедлительным признанием. — Ну и я, скажем так, жаждал проявить себя. Я возглавил патруль Гробовой стражи, и мы углубились в развалины в поисках укромных местечек, где могут прятаться ночные охотники, бродящие по Восточному Долу. Я понимал, что увел патруль слишком далеко от поселения, но был так самонадеян, так самоуверен, что уводил своих людей все дальше. Мы нашли логово — катакомбы под усадьбой. И, по моему приказу, попытались зачистить склепы. Неупокоенные оказались слишком сильны для нас. Они убили моих солдат, одного за другим. А я спрятался в гробу, чтобы спастись. И лежал там, слушая, как вокруг умирают мои люди. Выжил только я. Когда я вернулся, меня чествовали за храбрость. — Он шагнул к двери, на которой уже светилась призрачная ладонь. — До сего дня я никогда и никому не рассказывал, что случилось на самом деле.