— Все кончено, Мари. Мы справились.
И я почти поверила ему. Впервые за долгое время я ощутила хрупкое, ускользающее чувство безопасности рядом с этим мужчиной. Его спокойствие и уверенность, словно исцеляющий эликсир, медленно перетекали и в меня, заглушая панику и страх.
— Еще не все кончено, — произнесла я тихо, скорее самой себе, чем ему. Голос звучал хрипло и устало.
— О чем ты? — мужчина отстранился и посмотрел на меня удивленно, в его глазах плескались непонимание и тревога.
— Нам надо вывести на чистую воду дядю Натали и поспешить к Ришелье… Может быть… Может быть, мы еще успеем его спасти, — я подняла взгляд на мужчину и почувствовала, как нестерпимая усталость накатывает волной, грозя сбить с ног. Кажется, с момента начала расследования не было и дня, чтобы я позволила себе полноценно отдохнуть.
— Я все сделаю, — кивнул мне Дюбуа, не выпуская из рук, его взгляд был полон решимости и нежности. Он знал, что сейчас мне нужна поддержка как никогда.
— Я помогу, — я не могла оставить эти дела недоделанными.
Вскоре Эвергрина, укрытого магическим полотном, сотканным из сверкающих нитей энергии, аккуратно перенесли на носилки и вынесли из часовни. Казалось, что он парит в воздухе, словно спящий ангел. Шмидт отдал последние короткие распоряжения своим людям, его голос был сух и бесстрастен, и повернулся к нам.
— Разбирайтесь с остальным сами, — бросил он и, словно ускользающая тень, исчез в ночи, растворившись в густом мраке. Без лишних слов. Без прощаний. Такой уж он человек, немногословный и непредсказуемый.
Жофрей усмехнулся, провожая его взглядом, в усмешке читались и восхищение, и легкое раздражение.
— Ну что, следователь Мари Уилкотт, — сказал он, с лукавой улыбкой глядя на меня, — самое время отправиться спасать всех остальных. Ты готова к последнему рывку?
— Готова, — храбрюсь, пытаясь отогнать липкую усталость, словно назойливую муху. Нужно собраться с силами для последнего рывка в этом запутанном и смертельно опасном расследовании. — Едем, — и, собрав остатки воли в кулак, решительно направляюсь на выход, вдыхая свежий ночной воздух, наполненный запахом влажной земли и сосновой хвои. Впереди еще много работы.
Холодный пронизывающий ветер, казалось, насквозь прошил меня своими ледяными иглами. Он терзал мои волосы, выдергивая непокорные пряди из прически и швыряя их в лицо, словно насмехаясь над моей поспешностью. Взмыленные лошади, понукаемые неистовым хлыстом Бена, несли карету мимо темных зловещих домов, по мокрым, блестящим от дождя мостовым ночного города. Колеса взлетали в воздух, обдавая фонтанами грязной воды, что оседали на моем платье мелкими мерзкими брызгами. Оказывается, пока мы были в западне у убийц в часовне, прошел дождь. Сердце бешено колотилось в груди, отчаянно отсчитывая секунды, словно неумолимый барабанщик, отбивающий траурный марш перед казнью. Дядя Натали… сейчас он казался какой-то размытой, неважной фигурой, мелкой сошкой в этой дьявольской игре, по сравнению с той ужасной угрозой, что нависла над Ришелье. Интуиция, острым кинжалом пронизывающая мою душу, кричала, вопила о том, что мы опаздываем, что каждая бездарно потерянная минута может стать роковой.
Я сидела напротив Жофрея, вцепившись побелевшими пальцами в край сиденья, как обессиленный утопающий — в спасательный, но такой ненадежный круг. Его лицо, обычно такое безмятежное, спокойное и невозмутимое, словно гладь озера в ясный день, сейчас было напряжено до предела, словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. В полумраке кареты, которую освещала одна-единственная свеча, его глаза казались еще темнее, бездонными колодцами тревоги, в которых плескалось мое собственное отчаянье, приправленное страхом.
"Это безумие, чистейшее безумие, мы точно не успеем", — предательски шептала мысль, которая заползла в сознание, словно ядовитая змея.
Но стоило мне лишь на мгновение представить себе Ришелье, этого прохиндея, но все же человека, пусть и не совсем честного и порядочного, корчащегося в муках от действия смертоносного яда, все сомнения мигом улетучивались, словно дым, развеянный ветром. Никаких "если". Мы просто не могли его бросить. Просто по-человечески я не могла позволить ему умереть.