— Прекратить!
Чтобы удостовериться, наступит ли вслед за этим приказом тишина, Три-Шестнадцать выпрямился во весь рост, не в силах, однако, выплыть из бурного моря вина, и заткнул уши руками. Но даже так, невзирая на сонное оцепенение, он явственно слышит стук колес:
Ту-у-у-у-у-к! Ту-у-у-у-у-к!
— Прекратить! — Он всхлипывает и опять кричит: — Прекратить! Прекратить безобразие, кому говорю!
Хочет ли он заставить умолкнуть рекрутов, поезд или собственные рыдания, непонятно. Быть может, надеется усмирить всех сразу — целый мир и себя самого. Капрал Три-Шестнадцать выжидает. Остальные не смеют и пикнуть.
Ту-у-у-у-у!
— Смотри у меня!..
Ту-у-у-у-у!
Три-Шестнадцать ослеплен вспышкой гнева, кабачок находится во власти его злобы и доносящегося издали гудка паровоза. Капрал весь напрягся, как дикий зверь перед прыжком, он ждет следующей провокации поезда из Эворы. Едва только раздается грозный сигнал, капрал снова стучит кулаком по стойке и обрушивает на солдат новый поток брани:
— Заткните глотку, сукины дети!
Подобное пререкание — своего рода игра между капралом и поездом.
Ту-у-у-у-у-у-у-у-у!
— Разрази меня гром!.. Эй, вы там, заткнитесь же наконец!
— Довольно! — цедит сквозь зубы трактирщик, спектакль ему до смерти надоел.
Капрал Три-Шестнадцать стремительно оборачивается к нему:
— Тебе бы тоже невредно помолчать!
К несчастью, во время исполнения этого акробатического номера ноги вдруг отказываются ему служить. Подошвы кованых сапог скользят по каменным плитам. Выполняя замысловатый пируэт, Три-Шестнадцать пошатнулся, голова у него закружилась, и он лишь чудом не упал на пол. На мгновение застыл на месте, горло сдавили рыдания. Он начал медленно клониться вперед, сползать понемногу все ниже и ниже, пока не повалился на стойку, будто мешок с мукой.
— Прекратить! — пробормотал он в последний раз, погружаясь в глубокий сон.
II
Сидящие на деревянной скамье рекруты слышат, как капрал тихонько хмыкнул.
— Поезд из Эворы, — повторил он и засмеялся: — Ха-ха, поезд из Эворы.
Потом они видят, как он протягивает руку за стаканом вина, поворачивается и ложится прямо на стойку, с вожделением уставясь на вино мутными глазами.
— Поезд из Эворы, поезд из Вила Реал или из преисподней, мне-то какое дело, я одного желаю, чтобы ты не отлынивал от работы. — Он сплюнул в сторону. — Да, чтобы ты не отлынивал от работы.
Молчание. Трактирщик и новички одним ухом прислушиваются к его речам, а другим жадно ловят доносящиеся снаружи звуки, ведь в ночи может снова раздаться гудок паровоза.
Но Три-Шестнадцать сжимает в руках стакан и, пристально разглядывая его, бубнит, не скрывая раздражения. Он по-прежнему обращается к поездам, хотя уже другим тоном:
— Тысяча шестьсот чертей! Поезда и опять поезда, они бегут по всем направлениям, а в Алваро в этот час никто обо мне и не вспоминает.
Он адресует жалобы стакану вина, своему теперешнему товарищу. Подносит его к губам с намерением осушить до дна — только так можно окончательно разделаться с проклятым зельем, — но тут же передумывает и с размаху опускает стакан на цинковую стойку. С размаху — потому что никто в этот час не вспоминает о нем в Алваро.
— Ни одна живая душа, боже милостивый!
Размышления об Алваро, видимо, смягчили его гнев или заставили хотя бы на миг забыть о поединке с поездом, со свободой и всем тем, что вызывает в памяти непокорный свисток локомотива, проносящегося по равнине мимо военного поселка. Почерневшие от вина губы начали шевелиться быстрей, теперь с них слетают более осмысленные и четкие слова, произносимые к тому же не столь хриплым голосом.
— Никто обо мне не помнит, по это даже к лучшему. — Капрал придвинул стакан поближе, грустно подмигнул ему: — Вот какие дела, приятель, никто меня не помнит…
Конечно, сцена эта нисколько не интересовала трактирщика, занятого своим делом. С него вполне хватало и того, что приходилось высиживать положенный срок да еще обслуживать надоедливых посетителей. Хозяин кабачка, облаченный во все черное, с траурной лентой на картузе, с потухшей сигаретой в зубах, считал ниже своего достоинства проявлять какое бы то ни было любопытство, явно презирая солдат и других завсегдатаев трактира. Он взглянул на часы, висящие у пояса на черном шнурке. Но только ли циферблат видит он перед собою? Весьма сомнительно. Потухшая сигарета все еще торчит у него во рту, капрал Три-Шестнадцать продолжает оправдываться перед стаканом вина, новобранцы дрожат от страха. Вот и все.