Из Микулина починка Алексей уезжал с тяжелым сердцем и благодарностями жителей. А еще с Аленой. Онемевшая девушка разговорилась нескоро, и даже спустя время не выходила на улицу в дождь, когда под ногами сочно чавкала грязь. Как-то само собой вышло, что они обвенчались той же осенью, на Покров.
Тем временем Алена пришла в себя. Кровь снова прилила к лицу, и глаза перестали казаться тусклыми и неживыми.
— Хорошо, — пошла она на попятный. — Только обязательно возвращайся.
Она недолго прятала глаза, не в ее это было характере.
— Обязательно, — глухо повторила она, словно заклиная. И положила руку на живот. — Сын у тебя будет. Чую.
Не будь Алексей священником, выругался бы, как ругался отец на его памяти. Вот дура баба, ну кто о таком так говорит? А сам только кивнул. Накинул дубленую одежу, крепко стянул наручи.
— А как же одеяние твое, батюшка? — не удержалась Бажена.
— В нем неудобно от волков отбиваться, да от нежити, — только и бросил Алексей. — Приходи по весне в город, Бажена. На Пасху я при полном одеянии буду.
Прикусила баба язык и первая ринулась из дома. Поскорее, пока Алена не уговорила до утра погодить, а то и вовсе до весны.
Алексей запряг лошадь в короткие дровни. Не самые удобные для людей, но легкие и быстрые сани. Усадил в них бабу и сам уселся поближе к лошади. Не оборачиваясь, махнул рукой в сторону дома — попрощался. И стегнул сонную лошадь, направляя прочь от двора, к стенам города, а там в лес. В сторону Выдубичей.
Баба молчала долго. То ли не верила своей удаче, то ли замерзла сильнее, чем хотела показать, и теперь ночной ветер выдувал из нее те крохи тепла, что она смогла заполучить в доме священника.
И только когда они уже ехали по едва заметной среди синих сугробов дороге через лес и где-то вдалеке и в то же время так близко завыли волки, она открыла рот.
— Волки тоже выходят к погосту. — Бажена пугливо оглянулась и заговорила быстрее и чуть громче. Словно свой страх отгоняла. Алексей молча слушал. Ему это было не впервой.
— Но что волки, разве то беда. Днем они не покидают леса, а как стемнеет, лишь тогда подходят к домам. Так что, едва солнце садится, все закрываются в своих домах и сидят до самого утра, а темнеет нынче рано.
Алексей против воли посмотрел на небо. Уже серел слабенький рассвет, значит, волков им не стоит опасаться. По крайней мере, в самих Выдубичах.
— В лес за дровами и хворостом выбираются самые отважные. Или голодные дураки, — продолжала Бажена, едва не перекрикивая совсем близкий волчий вой. — Всем известно, что Мороз добр и справедлив — убивает он быстро и безболезненно, и некоторых смельчаков нам удастся отыскать только весной…
Алексей поежился. Он помнил такую зиму. Сам он был тогда еще мальчишкой. Было голодно, многие закололи своих коров-кормилиц, лишь бы те не достались волкам, хозяйничающим по весям как у себя в лесу, другие же пустили скотину в дом, так и теплее. Тем и жили до весны. В самом Ростове было полегче, но голод не знает разницы между землянкой и избой.
Бажена говорила и говорила, и перед глазами молодого попа вставала жизнь занесенных снегом Выдубичей так четко, словно он видел ее сам.
Серые хищники были не единственными существами, которых лютый холод загнал к людям. На дворах Выдубичей появились снегурки. Заглядывали в окна белолицые грустные девочки, печально скреблись в двери. Да только никто не пустит ледышку в дом, если хозяевам ума не хватит — то тут домовой подсобит. Запутает голову, отведет взгляд. Уж на что не слишком домовой людей любит, а все лучше, чем одному в стылой избе до весны доживать.
— Бывало у нас уже такое, — продолжила Бажена. — Полдюжины зим назад. В одной избе домового не было. Молодая пара, Василь да Марья, дом отстроили незадолго до свадьбы, а домового пригласить позабыли. Ни на веничке, ни на лапте не привезли из родного дома. Вот они и открыли дверь снегурке, пожалели сироту.
Алексей только покачал головой, не отрывая взгляда от дороги. Смирение и сопереживание ближнему своему, каким учили книги, дорого обходились людям в этих глухих местах.
— Зимой люди видятся редко, по гостям почти не ходят, а от молодой пары такого и вовсе не ждали. — Бажена вздохнула. — Тварь же тянула из них жизнь и память. Месяц спустя они думали, что сами слепили себе дочку, и нарадоваться на нее не могли. А когда потеплело и дети высыпали на улицу, снегурка стала уже зваться их внучкой. И никого это не удивляло.