— Да как он сгорит, — вздохнула Маруся. — Это же не пук соломы.
— Есть у меня одно средство, — хмуро ответил священник. Не хотел он лишнего показывать селянам, но сейчас ему было не до секретов. — Греческий огонь. Слыхала про такое?
Он достал из своего мешка плотно завязанный в овчину глиняный сосуд. Зимой он никуда не выходил без него. Лучше сгореть заживо, чем быть сожранным нежитью.
— Я найду, где пожить, — твердо сказала Маруся. — За меня не беспокойся.
Алексей скрепя сердце кивнул. Он не понимал почему, но перестать беспокоиться не мог. Что-то царапало его во всей этой подготовке. Как Маруся перенесла все пожитки к Бажене, как они проверяли вместе, насколько крепок засов на двери снаружи. Как закрывали наглухо окна.
— Ты снаружи жди, — наказала Маруся. Ей удивительно шло участие в этом заговоре. Словно помощь Алексею заставила ее помолодеть и снова почувствовать себя живой. — Закроешь засов, как только они внутрь набьются. Тут сноровка нужна. А я уж не подведу.
— А уйдешь ты как? — Алексею эта идея не нравилась. Греческий огонь — штука опасная для новичка, а в запертом доме…
— В подполе скроюсь, там пережду.
И так уверенно она это сказала, что Алексею оставалось лишь согласиться.
Спрятавшись за хлипким дровяником, Алексей видел, как в гостеприимно приоткрытую дверь проникают снегурки. Они бесшумно скользили по снегу так близко от его укрытия, что он мог бы коснуться любой из них пальцами. И он скорее позволил бы отрубить себе руку, чем сделал бы это. Слишком жутко даже повидавшему разных тварей священнику видеть эти внешне человеческие фигуры и лица в сочетании со звериными повадками. Ноздри снегурок жадно раздувались, глаза слабо мерцали в темноте.
Если бы не ожидавшая его помощи Маруся, Алексей оставил бы деревню. Он вернулся бы позже, с подмогой, он и сам верил в это. Да только он мог оставить деревню, но не мог оставить свою помощницу одну. Лишь бы она успела скрыться в подполе… Алексей неистово хотел верить в это.
Снегурки стекались к избе со всех сторон. Одна прошла так близко от него, что он разглядел каждую шерстинку на ее шубке и к своему ужасу понял, что это не шубка — это часть снегурки, как кожа, волосы или ногти. Они знали, как выглядеть подобными людям.
И только. Эта снегурка была последней, и Алексей огромными прыжками рванулся к избе, с силой хлопнул дверью, припер засовом. Теперь он не боялся шума, напротив, хотел подать знак Марусе. Сейчас он искренне надеялся, что их план провалится. Если Маруся в подполе, она не сумеет использовать сосуд с греческим огнем. И пусть, пусть! Он придумает другой план!
Его мысль была грубо прервана глухим ударом и хорошо знакомым треском. А потом потянуло гарью. Огонь вырвался сквозь щели в забитых окнах, потом занялась крыша.
Алексей принялся молиться. Вслух. Перекрикивая такие человеческие вопли из горящей избы. Он сорвал горло, но ни эти молитвы, ни крепко прижатые к ушам ладони не помогли ему избавиться от разрывающих голову рыданий и криков. Ему казалось, что он слышит мольбы Алены, Бажены, Маруси… Он окончательно охрип, а солнце появилось из-за горизонта, когда изба сгорела дотла. Лишь печная труба, черная от копоти, возвышалась над пепелищем. То ли его молитвы помогли, то ли греческий огонь в сосуде был собран особо ядреный, но не осталось ничего. Лишь жирный едкий запах да эта печь.
Алексей бродил по черной земле по щиколотку в грязи и пепле и искал крышку в подпол. Он уже понимал, что никакого подпола в избе нет и не было, но поиски отделяли его от момента, когда это понимание станет уверенностью.
Победа со вкусом пепла першила в горле. Спасенное село стояло безлюдным, словно вымерло. Алексей сам вывел и запряг лошадь. Кажется, теперь он оказался на месте погибшей Маруси. Он помог людям, но видеть его они больше не желали. Да и он сам себя ненавидел не меньше. Если бы не Алена, ждавшая его дома…
Хорошо, что умница лошадь сама неторопливо бежала в сторону Ростова, и до крепостных стен они добрались еще засветло.
Обжигающий лед вины чуть отпустил Алексея, когда он увидел впереди свой дом. Клубы дыма, поднимающиеся над ним, лишь на мгновение вернули его на пепелище Марусиного дома, но тотчас все мысли вернулись к Алене.
Алексей вошел и запер за собой дверь. Он был дома. А его неудача осталась в Выдубичах, и Господь с ними.
«Впусти, родименький», — словно издалека послышалось за дверью. Алексей вздрогнул, но тут же взял себя руки. Поднял брошенный было в сенях топор, широко распахнул дверь.