Кораблей было много, и флот начал растягиваться, поэтому князь приказал кораблям построиться тремя колоннами.
На это ушло много времени, при этом несколько кораблей едва не столкнулись.
Гостомысл, наблюдая за неуверенными перестроениями кораблей, сказал Ратише, что когда будут собирать дружину, заодно надо будет учить кормчих совершать перестроения на воде.
Ратиша удивленно спросил:
— Княжич, зачем это нам?
Гостомысл кивнул на отставшие суда:
— Видишь?
— И что? Так всегда бывает, — сказал Ратиша.
— Если придется сражаться на море, то такие неумелые перестроения повлекут за собой поражение.
Ратиша пожал плечами.
— Мы обычно сражаемся на суше. Я никогда еще не видел, чтобы на воде происходили большие сражения. Поэтому дело кормчих довезти дружину на кораблях туда, куда следует. А каким они при этом будут идти строем — неважно.
Гостомысл улыбнулся и проговорил:
— Ратиша, ты не читал греческих книг, а потому не знаешь, что именно на морях решаются судьбы государств.
— Но то у греков. Они живут на берегу моря. А у нас на реках негде развернуться, — сказал Ратиша.
— Ты ошибаешься, Ратиша, нам еще придется сражаться на море. Хотя бы потому, что придется воевать с морскими разбойниками.
Разговор прервал подошедший Стоум.
— Вы о чем говорите? — спросил он.
— Я говорю, что неумело строятся корабли, — сказал Гостомысл.
— Ну да, — рассеянно сказал Стоум. — Но это ерунда.
Гостомысл покраснел.
— А, в общем, княжич, не расстраивайся, ты правильные вещи сказал на совете, — сказал Стоум.
— Однако Храбр посмеялся надо мной, — сказал Гостомысл.
— Храбр смелый человек, хороший воин. Но он привык ломиться в открытые ворота. Он не дальновиден, — сказал Стоум.
— Отец его любит и доверяет ему, — сказал Гостомысл
— Ты тоже будешь любить своих дружинников. Однако всегда помни, — дружина любит храбрых воинов, но еще больше любит осторожных князей, — проговорил Стоум.
Стоум ушел к князю, а Ратиша заметил, что ему тоже больше нравится хитрый Стоум, чем простодушный Храбр.
Глава 11
Когда флотилия подошла к берегу, струг Девятко прижался к самым камышам и пошел на веслах.
— Однако Девятко не дурак, — одобрил маневр боярина князь Буревой и отдал приказ, чтобы вся флотилия шла вслед за стругом Девятко.
Храбр тоже похвалил Девятко:
— Молодца Девятко! За камышами нас разбойники не увидят. Да и солнце светит им в глаза, а потому не даст им рассмотреть нас.
Однако Стоум ехидно напомнил:
— А ты, Храбр, еще сомневался в Девятко.
— Я сомневался в его преданности князю, — сказал Храбр.
— Может, и напрасно, — сказал Стоум.
— Я все равно в нем сомневаюсь, — сказал Храбр.
— Ну, так проверь, — князь же велел тебе его проверить, — напомнил Стоум.
— Не спорьте, бояре, — сказал князь, — преданность делом доказывают, а не словами. Пока Девятко меня не подводил.
— Тебе, князь, виднее. Только жадность никого еще до добра не доводила, — пробормотал Храбр.
На мачте струга Девятко появился красный вымпел.
— Пришли к месту, — сказал Храбр.
Струг нырнул в высокие камыши.
— Правим за ними в камыш, — сказал князь. — Будем высаживаться на берег там.
— Хорошо, — сказал Храбр и передал приказ Ершу.
Корабль направился в камыши.
— Когда высадимся на берег, соберешь мне всех бояр, — сказал князь, глядя на приближающие камыши.
— Соберу, — сказал Храбр.
Стоум снова подошел к Гостомыслу и сообщил:
— Княжич, сейчас будем высаживаться на берег.
— Я готов, — сказал Гостомысл.
Стоум окинул его взглядом.
На боку у княжича висел легкий меч. В руке он держал боевой топорик. За спину закинут красный щит.
— Топор не тяжелый? — спросил Стоум.
— Нет, в самый раз, — ответил Гостомысл.
Стоум обратился к Ратише:
— А ты, молодой человек, проверь оружие и доспехи своего господина.
— Сейчас проверю, — сказал Ратиша.
— Княжич, ты в бой не лезь. Смотри со стороны. Тебе надо учиться, как вести сражение, — сказал Стоум.
— Я воин и в кустах отсиживаться не намерен! — гордо ответил Гостомысл.
— Ты княжич. И ты еще молод, — сказал Стоум.
Гостомысл недовольно засопел:
— Ну и что? Мои братья в мои годы водили дружины.
— Твои братья были тоже люди отважные. И что же вышло? Они погибли, когда им не исполнилось и шестнадцати годов, — сказал Стоум.