Младенец, огласивший своим криком царицыну почивальню, а затем принявший крещение в московском Чудове монастыре[2], знать не знает, что для страны, где он родился, пока все идет хорошо, пока тянутся счастливые времена. И пока никто не видит свинцовых облаков ближайшего будущего на горизонте.
Между тем темень уже рядом.
В 1558 году грянет Ливонская война, иссушившая Россию. Бесконечные ее тяготы будут сопровождать все детство, отрочество и молодость Федора Ивановича. Он вырастет под разговоры о битвах с немцами, поляками, шведами и литовцами. Он женится под гром сражений на Литовско-ливонском фронте. Душа его незадолго до вступления на престол получит изрядную порцию яда: страна потерпела поражение. Страшное, унизительное поражение. Отданы все прежние завоевания, да еще к ним в придачу неприятель забрал земли и города, издревле бывшие частью Новгородчины. Сильные полки русские побиты, десятки военачальников страдают во вражеском плену, страна не имеет ни сил, ни желания продолжать борьбу. При всей кротости характера Федора Ивановича — а об этой черте его ниже будет сказано многое — он все-таки являлся сыном своего отца. И он сумеет вытравить яд поражения лишь после того, как потери родителя хотя бы отчасти удастся вернуть вооруженной рукой.
Итак, для понимания судьбы Федора Ивановича очень важно не забывать: он — дитя великой войны. Ливонская война стала той колыбелью, из которой он вырос, реляции воевод соперничали со сказками на ночь, а глаза царевича на протяжении двух десятилетий видели, как бесконечные колонны русских бойцов шагают по деревянным мостовым столицы на запад. И многие ли вернутся оттуда в очередной раз? Спины ратников удаляются по змеистым московским улицам и переулкам, а губы мальчика сами собою, привычно, начинают шептать молитву об одолении на враги, о милосердии Божьем к православному воинству, а потом… чтобы поменьше русских воинов легло костьми в землю на чужбине. Ему пять лет, а он, сжимая руку старшего брата своей рукой, наблюдает за отцом, едущим на коне во главе блестящей свиты — бить литву. Вернется ли он?.. И даже когда громыхнет опричнина, когда крови на тех же мостовых окажется не меньше, чем на театре военных действий, все это странное действо будет выглядеть как эпизод громадной, всепоглощающей войны.
Федор Иванович родился на исходе райского времени. Он этого рая — пусть не рая даже, а просто доброго покоя и процветания — не знал. Ему досталась эпоха великая и тяжелая.
Царевич претерпел многие беды из-за неустройства в его собственной семье.
Он знал материнскую любовь совсем недолго. Анастасия Захарьина-Юрьева умерла летом 1560 года. Ее сыну незадолго до того исполнилось три годика. С этого момента и до восшествия Федора Ивановича на престол о нем известно немногое. Отцу заниматься младшим сыном было некогда: Иван IV очень много ездил, часто бывал в походах и дальних богомольях[3]. К тому же он быстро обзавелся новой женой — Марией (Кученей) Темрюковной Черкасской из северокавказского рода. Новая царица крестилась перед замужеством и с азов постигала христианскую веру. Скорее всего, она не знала русского языка и русских обычаев — как минимум в первые годы замужества — и не имела никакого резона с душевной теплотой относиться к детям царя от другой женщины, иначе говоря, наследникам, которые в перспективе могут стать преградой к трону для ее собственных детей. А когда умрет Мария Темрюковна (1569), на ее месте скоро появится Марфа Собакина, затем Анна Колтовская и т. д., вплоть до Марии Нагой — последней супруги[4] Ивана Грозного. Какое им всем было дело до мальчиков, лишившихся матери — царицы Анастасии?
Но все же отец по-своему заботился о младшем сыне. Так, составляя в 1572 году «духовную грамоту» (завещание)[5], он повелевал дать Федору после своей смерти огромные владения. Иван IV завещал ему Суздаль, Ярославль, Кострому, Волок Ламский и множество других городов.
Родитель старался приучить царевича Федора к государственным делам. Если не к участию в них, то уж хотя бы к присутствию на разного рода важных событиях и церемониях. Конечно, отец должен был обращать внимание на сына, должен был воспитывать его так или иначе. Во всяком случае, хотя бы на закате жизни, когда другого наследника у него просто не оставалось.
2
Существует предание, согласно которому царевич Федор родился неподалеку от города Переяславля-Залесского. «В 1557 году, — как писал протоиерей Александр Свирелин, — царь Иоанн Васильевич с супругою своею Анастасией Романовной и главой Русской Церкви митрополитом Афанасием был на освящении соборного храма в Переславском Никитском монастыре, а, возвращаясь обратно в Москву, царица, отъехав семь верст от города, в деревне Собилово благополучно разрешилась сыном, названным во Святом Крещении Феодором». Обрадованный царь велит построить каменную церковь во имя св. Феодора Стратилата, небесного покровителя новорожденного царевича, а на месте рождения царевича Феодора поставить высокий каменный столп или часовню.
Часть фактов, попавших в это предание, могут считаться достоверными, прочие же должны быть поставлены под сомнение.
Федоровский храм действительно был воздвигнут (он станет соборным в переяславском Федоровском монастыре), и его датируют 1557 годом. Дошла до наших дней и некая часовня-крест, расположенная в трех километрах от монастыря. Она сохранила формы XVII века: то ли ее возвели именно в XVII, а не в XVI столетии, то ли сильно перестроили. В XIX веке за ветхостью ее разобрали, но вскоре восстановили на прежнем месте и в прежнем виде.
Для XVI века связь между строительством храма и рождением царского сына — вещь обыкновенная. Государь вполне мог отдать приказание возвести эту церковь как благодарение Богу за сына. В Спасо-Преображенском соборе Соловецкого монастыря (1558–1566) также появился придел во имя Феодора Стратилата. Соловецкие иноки с почтением относились к государю, давшему на строительство немалые деньги, и к царской семье. Такие же обстоятельства весьма возможны и для Федоровского монастыря. Но вряд ли царевич Федор был рожден неподалеку от Переяславля-Залесского. Во-первых, царская летопись дает подробные отчеты обо всех сколько-нибудь значительных поездках государя Ивана Васильевича на богомолье, и по ее свидетельству выходит: Иван IV посетил Никитский монастырь в сентябре 1556 года (при митрополите Макарии), а затем — в мае 1564 года (на этот раз уже с митрополитом Афанасием), но никак не в мае 1557-го. [Лебедевская летопись // ПСРЛ. Т. 29. С. 250; Продолжение Александро-Невской летописи // ПСРЛ. Т. 29. С. 334.] Во-вторых, крестил младенца сам митрополит Макарий уже в Москве и, по всей видимости, 8 июня (день поминовения св. Феодора Стратилата). Выходит, роженицу и малыша заставили быстро оставить ложе и нестись к столице, дабы успеть за полторы сотни километров ко крещению. Автомобилей тогда, хочется напомнить, не существовало… Что помешало царице Анастасии остаться в Переяславле-Залесском и крестить в одном из многочисленных тамошних храмов своего ребенка — понять невозможно. Что заставило царя рисковать женой, находящейся на последнем месяце беременности, отправившись с нею на богомолье за тридевять земель, — также понять весьма трудно. В итоге версия, согласно которой царевич Федор появился на свет в деревне Собилово, выглядит неправдоподобно. Скорее всего, он издал первый крик в Москве, в кремлевских палатах молодой царицы.
3
Брать с собой в дальние богомолья младшего сына Иван Васильевич стал не раньше, чем мальчику исполнилось восемь лет.
5
Это завещание не пригодилось: Иван IV умер двенадцатью годами позже, и многое в политической реальности России уже никак не соответствовало содержанию этого документа.