Ох, и завернул! И рожа сияет, как медный таз. Не иначе как надеется заставить собеседника забыть суть вопроса. Но я тоже к встрече готовился.
— Вы — выходец из восточных кхемтов, тейп серых волков? Я верно разобрался в татуировках?
— Да, у восточных кхемтов был когда-то такой тейп, — голос Бека стал блеклым и усталым.
— Почему «был». Их колдун в этом году в Академии стажировался. Точнее еще не самостоятельный шаман, а его сын. Ату-Сулим ель Расуф.
— Этого не может быть…
На меня смотрит ненавидящим взглядом оскалившийся, загнанный в угол степной волк.
— Этого не может быть! Не может шаман тейпа серых волков носить опозоренное имя.
— Опозоренное? — Расуф — имя его отца. Ату и Сулим имена их предков спасших племя от голодной смерти после росавейского разгрома триста лет назад. У них еще песня героическая про это имеется. Про то, как ослабленное племя вышло на логово страшных черных колдунов, молодой шаман Сулим сумел отвлечь их внимание и дал своему младшему брату юному Ату увести людей от опасности, а сам сгинул в стане врагов. Но на этом их беды не кончились. Не иначе как по злой воле колдунов племя встретило отряд работорговцев и стало частью большого полона. Да не долгим оказалось торжество зла. Теперь уже работорговцы нарвались на боеспособный отряд кхемтов. Те освободили соплеменников, остальных, включая самих вчерашних работорговцев, выгодно продали. А объединенный тейп сохранил имя серых волков, потому что только у них оказался живой шаман. Как-то так. Хотите, почитайте сами. Здесь и оригинал на кхемтском и росавейский перевод.
У меня в руке появляется томик «Песен и сказаний народов великой степи».
— У кхемтов нет письменности.
— Не было до вхождения в состав Великого княжества. Теперь есть.
Я попал в точку. Сулим Сантра Бек меняется третий раз за недолгий разговор. За триста лет в Ордене он стал Великим магистром, кандидатом в члены Малого Круга еще много кем, но для себя самого он оставался презренным безродным изгоем. А теперь передо мной не карикатурный, а настоящий современный образованный степняк — восточный кхемт из тейпа серых волков. Человек с именем и родом.
Человеческое достоинство я ему вернул. Сам не ожидал. Да и коли душа человека так и осталась в степи, то и предназначение мага искать надо там же. Кстати, в книжке он просматривает не песню о себе любимом, а сказание о приручении драконов.
— Правда, что кхемты первыми одомашнили драконов?
— Да, — в голосе мага неподдельная гордость. — Причем, настоящих, пустынных! В ваших лесах разве драконы? Так, каракатицы болотные!
Мы довольно долго обсуждаем экстерьер и повадки пустынных, лесных и горных драконов. Просто болтаем на интересную обоим тему.
Теперь заглянем к Зикгеру. Вальяжно развалился в кресле с кружкой пива в руке. В жестах и голосе всего понемногу: цинизма, развязности, черного юмора. Типичный черный маг. И не понять, где здесь лицо, где — маска, а где маска, приросшая к лицу.
— И у вас и у меня есть вопросы, которые лучше обсуждать за кружечкой пива, — начинаю я, с удовольствием сдувая пенную шапку.
— Возможно. Только на вопрос, который действительно волнует меня, вы не ответите, а тот, что хотели бы услышать сами, мне озвучивать лень.
— Давайте это сделаю я. Вас интересует способ, которым вас лишили силы? И вы правы, сегодня я вам этого не расскажу. А спрашивать вы не хотите о том, зачем вы нам понадобились?
— Два попадания из двух. Браво.
Мне демонстрируется фирменная улыбочка черного мага, Из тех, от которой руки на себя наложить хочется. Мило улыбаюсь в ответ.
— Полагаете, чем позже узнаете какую именно выгребную яму вам поручено чистить, тем спокойнее?
— Ага! Чего заранее расстраиваться? При моих нынешних способностях вытирание пыли с дракона — венец карьеры. С этим и сопляк Сайк без всякой магии вполне сносно справлялся. Но если считаете, что начинать лучше с чистки сортиров, воля ваша.
Его милость Зикгер отвешивает церемонный поклон. Клоун. Злой и знающий себе цену клоун.
— К слову о мальчике. У парня хорошие данные, вы чего его учиться не отправили?
— Мал еще. Успеет.
А откуда в голосе столько желчи? Попробуем поискать скелет в этом шкафу.
— Мал? Сами-то, ваша милость, первый удачный фаерболл во сколько годков запустили?
— В семь, — едва не скрежещет зубами Зикгер.