Реплика Ллойд Джорджа не очень–то воодушевляла. Красин начал говорить — он ждал этой минуты, ждал и, быть может, готовился к ней. Он раскрыл портфель, и на стол легла книга. Не извлекая пальцев из жилетного кармана, хозяин наклонился. «Это… Кейнс?» — спросил старый валлиец. «Да, Кейнс, — был ответ Красина. — Его «Экономические последствия мира» «И что же?» — полюбопытствовал хозяин и провел слабой стариковской рукой по мохнатой поверхности жилета не против шерсти, а по шерсти, по шерсти, отчего ворс стал еще более шелковистым.
С умением чисто инженерным оперировать цифрами Красин воссоздал актив и пассив стран–союзниц: Штатов, Великобритании, Франции. Пассив Великобритании — восемьсот миллионов фунтов, Франции — миллиард. Иначе говоря, вся Европа в долгах. Однако кто их должен покрыть? Интерес представляет вот это мнение… — Красин положил перед Ллойд Джорджем раскрытую книгу. То, что Леонид Борисович сейчас читал, он читал наизусть, дав хозяину возможность проверять его по книге. «,Не ясно ли, что русский долг — это, в сущности, ростовщические проценты на то, что уже двадцать раз оплачено. Единственный выход — аннулировать долги. На этом, правда, потеряет Америка, но, быть может, она должна проявить благородство…» Нет, это сказал не я, это сказал ваш соотечественник Кейнс…
Ллойд Джордж вновь ощупал вельвет, и на стол выпал очешник — однако Кейнс немало заинтересовал британского премьера. Сейчас Ллойд Джордж стоял перед окном, безбоязненно подобрав полы пиджака, и Красин увидел, что дно бороздок, разделивших вельвет и сделавших бороздки глубокими, было выложено синей ниткой. Как все шестидесятилетние, валлиец был франтом — пожалуй, прежде он вряд ли счел бы этакий цвет соответствующим своему возрасту и положению, сейчас он даже похвалялся этим.
«Сумеем ли мы объяснить когда–либо миру, почему надо признавать права банкира, пострадавшего от национализации, и не признавать справедливого права рабочего человека, чьи отцы и братья сражены британскими пулеметами?..
Ллойд Джордж смолчал. Надо было еще понять это молчание.
Но тремя днями позже это молчание объяснилось: пришла нота Форейн офис, в которой черным по белому было написано, что Великобритания согласна на заключение договора. Дальше следовали условия. Они гласили, что стороны воздерживаются от враждебных действий. Они дают согласие на возвращение военнопленных на родину: англичан в Англию, русских в Россию. И главное: британское правительство соглашается не требовать немедленного решения вопроса о долгах.
Британское правительство настаивало на ответе в недельный срок. Красин ответил, что последнее бессмысленно, так как в эти сроки он лишен возможности связаться с Москвой. И тогда произошло беспрецедентное, нет, не только для англо–советских отношений, вряд ли такое знала история дипломатии вообще: англичане предоставили Красину миноносец, обещая доставить его из Англии в Ревель в два дня. Остальное известно: Красин воспользовался предложением англичан. Не прошло и недели после вручения Красину известной ноты, как радиотелеграммой из Москвы Советское цравительство дало согласие на заключение договора.
Но договор, который удалось заключить, видно, пошел дальше того, на что готово было консервативное большинство английского кабинета. И встреча Красина с британскими министрами показала это недвусмысленно, встреча, воспоминания о которой у Леонида Борисовича окрашены в весьма мрачные тона не только потому, что она происходила в сумеречных покоях Даунинг–стрит. Неяркое электричество на деревянных панелях, телефонные звонки за толстыми стенами, звон посуды — не иначе в личных апартаментах высокого клерка накрывают стол. И едва ли не лицом к лицу Ллойд Джордж в сединах и весь синклит его министров, которых ты воспринял до этого не столько лично, сколько по газетным фотографиям: Роберт Хорн, Бонар Лоу и, конечно, Керзон — не иначе надо идти по кругу, приветствуя их. И вот тут случилось такое, что способно открыть глаза… (Он на минуту прерывает рассказ, точно спрашивая, понимаешь ли ты, о чем пойдет речь.) Вслед за Ллойд Джорджем тебе протягивают руки Хорн и Лоу — в самих рукопожатиях мера радушия и мера корректности, мера… Однако что это такое? Руки лорда Керзона, стоящего у камина, отведены за спину и там точно скреплены намертво и во взгляде безразличие, какое способно выразить только лицо человеческое. Лорд Керзон отказывается подавать руку. «Керзон, будьте джентльменом!» — едва ли не выкрикнул Ллойд Джордж, и Керзон не без труда не извлек, а добыл руку из–за спины. Неизвестно, как бы повел себя лорд Керзон, если бы русская революция не отняла у него его уральских прибылей — возможно, ему бы удалось укротить характер… Одним словом, советский представитель, явившийся на Даунинг–стрит, был первым, в ком Керзон увидел виноватого. Керзон точно хотел сказать: была бы моя воля, я упек бы тебя в долговую тюрьму… (Красин засмеялся — воспоминания о строптивом Керзоне развеселили его: истинно твердолобый — ему нет дела до русской революции, главное — его гинеи!)