— Независимо от того, как закончится эта дискуссия, — Красин пощекотал седеющую бородку, — настало время вернуть России ее флот — мы уже получили двенадцать ледоколов, есть резон вернуть и военные корабли…
И вновь овальный стол и тридцать человек, сидящих за ним, как бы накрыло пространным облаком тишины — два часа дискуссии давали повод для раздумий значительных.
— Нам, пожалуй, есть смысл посоветоваться, — наконец произнес Ллойд Джордж, уловив печальный взгляд французского коллеги.
— Нас меньше, и потому мы выйдем, — тут же реагировал Чичерин.
Русские покинули большой зал виллы «Альбертис» и неширокой дорожкой, влажной от прошедшего дождя, пошли в дальний конец парка.
— Леонид Борисович, с чем мы уедем сегодня с виллы «Альбертис»? — обернулся к Красину Чичерин.
— Вы требуете от меня прогноза, Георгий Васильевич? — Красин остановился, свет неяркого генуэзского дня лежал на его лице, откровенно хмуром — встреча в большом зале виллы «Альбертис» не воодушевляла.
— Если хотите — прогноза…
Красин застегнул пиджак — на холме было ветрено.
— Они склонятся к мнению Барту, а это почти ультиматум…
Чичерину казалось, что красинские слова были слышны и Литвинову, который шел поотстав.
— Максим Максимыч, с чем мы уедем сегодня отсюда?
— Союзники… не отступят. — Он помолчал, ожидая, что собеседники пойдут дальше, но никто не тронулся с места. — А как… быть нам?
— Если не отступят, нельзя стоять на месте… — пояснил Чичерин.
— Нельзя, разумеется, — произнес Красин.
Небо успело расчиститься, и Генуя, только что застланная облаками, точно открылась взору, когда гонец британского премьера разыскал русских делегатов на краю парка и пригласил в дом; однако союзникам потребовалось меньше часа, чтобы прийти к единому мнению, — признак не столько хоцрший, сколько плохой.
Когда русские вновь появились на пороге большого зала, шум голосов, которым был полон зал, сменился столь внезапной и столь тревожной тишиной, какая наступает, когда входят недруги. Даже общительный Ллойд Джордж, не упускающий случая, чтобы осчастливить аудиторию многоцветным спичем, на этот раз не нашел ничего более уместного, как взять в руки страничку, заполненную машинописным текстом, и, придав лицу соответствующее выражение, начать читать.
Смысл того, что предстояло услышать русским, рас* крывала эта страничка. И то, что это была всего лишь страничка, и то, что ее не было прежде и она появилась только теперь, и то, что она была заполнена текстом всего лишь на две трети, обнаруживало лаконичность невиданную, а следовательно, твердость. Короче, это был ультиматум. Но, может быть, есть резон вникнуть в смысл документа — Ллойд Джордж уже читает. Союзники настаивают на своих претензиях и отвергают контрпретензии русских. Если главный вопрос будет решен положительно, союзники готовы пойти на известные льготы во всем, что касается сокращения размеров долга, как и сроков его выплаты. Участие союзников в восстановлении России не снимается, но об этом есть смысл условиться лишь после того, как будет решен главный вопрос.
Итак, ультиматум, непонятно было только то, что русские выслушали документ сидя, — в таких случаях встают.
— Остается нерешенным вопрос о ледоколах, — вдруг вспомнил Ллойд Джордж, обращаясь к Красину. — Как ни важен этот вопрос, конференцию он не сорвет, а если что–либо и расколет, то только лед предубеждения…
Раздался смех на задних скамьях — полагая, что каламбур удался, Ллойд Джордж опустился на стул с таким видом, будто бы по крайней мере выиграл генуэзское сражение.
— Как я понимаю, речь должна идти не о долгах, а о будущем наших отношений, — произнес Чичерин: видно, категорический тон документа подействовал и на него, в его реплике явно обнаруживалось желание найти компромисс.
— Британские банкиры не станут говорить о будущем, пока прошлое не будет улажено, — отрезал Ллойд Джордж с воинственностью, какая у него до сих пор не обнаруживалась, — смятение в голосе Чичерина придало ему решимости.
Барту откашлялся — он точно дал понять, что настала его минута.
— Господину Чичерину надо сказать недвусмысленно по вопросу о долгах — сказать «да» или «нет», — произнес француз почти ласково, до сих пор его выступления были выдержаны в иных тонах. — Вести себя иначе значит читать книгу с последней главы.
Барту полагает: французы ищут взаимопонимания — в знак доказательства, что это именно так, он, Барту, молчал сегодня весь день…
— Искать взаимопонимания значит показать, что ты способен понять позицию не только свою, но и противной стороны, — парировал Чичерин — у него была способность этой молниеносной реакции, лишающей противника контрдовода.