А дождь все усиливался. Стрелял гром, и молнии пробегали по сизому небу. И это было хорошо.
Мимо пронеслась какая-то легковушка и окатила Склифосовского водой с ног до головы.
— Эх, е… твою мать! — засмеялся он, глядя, как машина затормозила на повороте и из нее выскочил кто-то, хлопйув раскрывшимся зонтиком. Натянув штаны и придерживая их руками, Склифосовский двинулся дальше, навстречу этому человеку.
Он узнал ее шагов через пять. И даже обрадовался, что это она. Наконец-то. И как раз в такой подходящий момент, когда ему совсем ничего не страшно. Совсем-совсем. Подошел к ней, заглянул в лицо и сказал, весело улыбаясь:
— Привет, Евгения.
Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, чтобы не намочить дорогие туфли, и холодно смотрела на него. Вот забавно — отчего люди бывают такие злые?
— Пошли со мной, — сказала она холодно и полезла в сумочку.
— Нет, не пойду, — ответил Склифосовский и вдруг рассмеялся.
— Пошли, я сказала! — Она попыталась схватить сто за рукав.
Но Склифосовский вывернулся, вдруг схватил ее, поднял над землей и начал кружить, весело хохоча.
— Женька, дура ты, дура! Никуда я с тобой не пойду! — кричал он, продолжая кружиться. — Я теперь тебя не боюсь, как ты не понимаешь?! Я теперь грома не боюсь, грозы не боюсь, а тебя и подавно!
— Пусти, дурак! — кричала она, пытаясь вырваться и отчаянно колотя его кулачками по плечам. — Придурок, отпусти, убью!
— Что ж ты такая злая, Женька?! — продолжал смеяться Склифосовский. — Какие вы все глупые! И ты, и Юм твой! Я теперь понял, я теперь все понял!
— Гад, предатель! — Она никак не могла вынуть что-то из дамской сумочки. Стукач…
— Ничего ты мне не сделаешь! Мне теперь никто ничего не сделает! — хохотал он и продолжал ее кружить, как маленькую девочку.
И гремел гром, и молнии салютом озаряли сизое небо.
А он даже ничего не почувствовал. Просто потерял равновесие и смешно шлепнулся прямо в лужу, увлекая за собой женщину.
— Пусти, скотина! — визжала Женя, но Склифосовский продолжал сжимать ее в своих объятиях несмотря на то, что она продолжала вгонять в него пулю за пулей. — Пусти, гад, пусти!
Когда она наконец выбралась из-под него все еще продолжал улыбаться.
— Дурак, сумасшедший! Идиот помешанный! — крикнула она, но не смогла, не решилась пнуть неподвижное тело ногой. Быстро схватила зонтик и бросилась бежать.
А из всех подворотен на нее, как на бешеную собаку, смотрели десятки удивленных глаз…
Черные чайки ночи
Женщина подошла к нему, особенно не скрываясь.
Но Тифон совсем не обратил на нее внимания. Он смотрел на море, где шумели волны, светился прибой и носились в ночи черные чайки! Как это хорошо. Как это прекрасно!
Крепко сжав монету в руке, Тифон встал, поднял на женщину свои полные безразличия глада и тихо сказал:
— Ну вот, Лидия, теперь моей возлюбленной будет не так грустно путешествовать по царству мертвых. Сам скифский царь будет сопровождать ее в этом путешествии.
Глаза Лидии были полны ненависти. Любой другой, будь он на месте Тифона, не выдержал бы этого испепеляющего взгляда. Но Тифон только улыбнулся и сказал:
— Сердце твое сейчас полно гнева, я знаю. Ты, наверное, хочешь меня убить. Но поверь мне, это не принесет тебе никакого облегчения. Я и так уже умер.
— Если бы мне выпала возможность убить тебя десять раз, — воскликнула она, — мне бы и этого показалось мало. Но я могу убить тебя только один раз и не упущу этой возможности.
Тифон даже не вскрикнул, когда она по самую рукоять вонзила нож в его грудь, пронзив заодно и прижатую к сердцу руку. Нож заскрежетал о маленькую монетку в один асе, оставив на ней зазубрину возле левого крыла орла.
Улыбка облегчения появилась на лице Тифона. Он шел к своей возлюбленной. Они оба были свободны…
Престо
Бригада экспертов работала под незатихающим дождем, работала быстро и слаженно, не как обычно — вразвалочку, с ленцой. Всегда бы дождь лил после убийств…
Девять пуль. Шесть навылет, остальные застряли в тканях. Ранения, несовместимые с жизнью.
В луже нашли гильзы. Из какого вида оружия были произведены выстрелы — предстоит еще разобраться, тщательней осмотрев труп Склифосовского в морге. Может, отыщутся штранц-марки, стреляли-то в упор…
Дробышев «обрадовал» Наташу этой вестью сразу, как только ему самому доложили.