Машины гнали весело, распугивая встречный и попутный транспорт сиренами и мигалками.
«Как на свадьбу едем, — почему-то подумала Наташа. — А ведь, по сути дела, едем убивать людей. Что-то во всем этом есть ужасно циничное и жестокое. Вон как у всех глаза горят. Неужели в самом деле разница между нами лишь в том, что один убегает, а другой догоняет?»
Наташа посмотрела на Дежкину. Та угрюмо уставилась в окно. Никакого блеска в глазах, никакой радости.
«Нет все-таки разница есть, — подумала Наташа. — Между мужчинами и женщинами. Им — воевать, нам — мирить. Господи, когда же это кончится?»
На дворе был тысяча девятьсот девяностый год. Ни Наташа, ни Клавдия, да вообще никто тогда не знал, что все только начинается. Что через каких-то пять-шесть лет преступления Юма покажутся вполне заурядными, достойными упоминания разве что в коротких сообщениях «Московского комсомольца». Что такую огромную колонну собрать не удастся и за неделю. Людей не будет хватать катастрофически. Что все чаще преступниками будут сами милиционеры. И наступит день, когда все подумают: все, это не остановить.
Но ни Наташа, ни Клавдия, ни веселые мужчины тогда об этом не думали. Они ехали брать Юма. Они просто выполняли свой долг. И это, может быть, единственное, что дает надежду: нет, все-таки когда-нибудь остановят. Это наша территория…
На круги своя
При подъезде к Коломне разбились на группы, погасили мигалки и выключили сирены. К дому решили пробираться разными дорогами. Была уже почти ночь.
Как будет проходить операция, пока не решили. Коломенские оперативники сообщили, что в доме спокойно. Действительно, там находятся двое. Мужчина и женщина. По описаниям похоже — Юм и Женя.
Наташа волновалась больше всех. Она знала, что сегодня все кончится. А нервничала потому, что боялась — обоих убьют, и она не успеет спросить у девушки, учительницы музыки, любительницы Вагнера, — почему?
Это все еще не укладывалось в Наташиной голове. Это было несовместимо, на ее взгляд, в одном человеке: жестокость и утонченность, зло и музыка, интеллигентность и преступление.
Домик стоял на отшибе. Вокруг уже нарыли котлованов — текстильный комбинат строил дома для ткачих. Это было и хорошо, и плохо одновременно. Если начнется стрельба — никто в соседних домах не пострадает, потому что соседей просто нет. Но, с другой стороны, пустырь вокруг не оставлял оперативникам укрытия. Положение Юма было тактически выгоднее.
Наташа слушала эти рассуждения, похожие скорее на военные сводки, и с ужасом понимала, к чему они клонят. Дом придется брать штурмом. Попросту — уничтожить его обитателей. Будет обыкновенная бойня. Юм и Женя в живых не останутся.
— Погодите, — сказала она Клавдии, — давайте попробуем с ними поговорить.
— Мы все равно попытаемся это сделать, — пожала плечами Дежкина, — но, Наташа, вряд ли…
— Можно, я?
— Ладно.
Машины тихо выкатились на исходные позиции.
Ребята Вагиняна были спокойны.
— Только из машины ни на шаг, — сказал майор Дуюн.
— А как же я буду с ними разговаривать?
— У вас же есть переговорник.
— Вот этот? — Наташа достала из сумки аппарат. — Который «Белочка»?
— Господи, Наталья Михайловна, вы словно не в двадцатом веке живете. Переключим на громкоговоритель.
— А, ясно…
Прожекторы включили одновременно. И в тот же миг в доме погас свет.
— Внимание, Ченов Юм Кимович, Полока Евгения Леонидовна, с вами говорит капитан милиции Трофимов. Вы арестованы. Дом окружен. Выходите с поднятыми руками. Сопротивление бесполезно.
Наташа вцепилась в спинку сиденья. Сквозь синеватые бронированные стекла машины дом казался сказочным мрачным замком с привидениями. Лучи автомобильных прожекторов не осветили его весь, странные зловещие тени лежали на стенах.
Наташа ждала, что сейчас начнется стрельба, что Юм, как и положено загнанному зверю, будет в агонии крушить все и вся.
Но было тихо. Дом словно вымер.
— Ченов Юм Кимович, Полока Евгения Леонидовна… — снова прогремел голос оперативника.
И вдруг из дома донесся ответ. Еле слышный, потому что кричали из-за стен:
— Она здесь?
Наташа вздрогнула. Сразу несколько пар посмотрели на нее.
— Кого вы имеете в виду, Ченов? — сказал громкоговоритель.
— Прокурорша! Она здесь?
В машине запищал переговорник.