Отметим, что многие частные детали военно-политического •альянса между Бабуром и шахом Исмаилом остаются пока невыясненными, а сообщения исторических источников дают весьма противоречивую информацию и оставляют открытыми целый ряд вопросов.
По данным прошейбанидского хрониста Хафиза Таниша Бухари, автора исторического сочинения «Абдулла-наме», политические контакты между Бабуром и Исмаилом Сефеви начались следующим образом. После того как армия шаха Исмаила разбила кочевых узбеков, а сам Шейбани-хан погиб, победители напали на Герат и захватили его. Среди пленных оказалась и сестра Бабура Ханзада-бегим 16. Когда о знатной пленнице узнал шах, «он оказал ей большие почести и в сопровождении специальных проводников отправил в Кундуз, в ставку Бабура-падишаха» 17. Одновременно шах Исмаил написал Бабуру письмо, содержавшее заверения в искренней дружбе и расположении. Как сообщает Хафиз Таниш Бухари в «Абдулла-наме», в своем ответе Бабур-падишах также выразил дружеские чувства и, кроме того, изъявил готовность подчиняться шаху Исмаилу 18. Здесь же Бабур обратился к владыке Ирана с просьбой помочь ему вернуть себе Самарканд 19.
Тем временем в государстве кочевых узбеков резко обострилась борьба за власть.
«Весть о гибели Шейбани-хана,— пишет Махмуд бен Вали,— вынудила нарушить веления древней Ясы20, согласно которой необходимо было предоставить ханский престол Куч-кунчи-хану как старейшему из ханского дома, но он был [тогда] занят отражением [казахского] Касым-хана. Поскольку отступиться [от избрания хана] явилось бы причиной дальнейших несчастий, то в мечети Сахиб Киран (в Самарканде. — С. А.) перед совершением пятничной молитвы узбекские султаны и правители сошлись на том, что быть в ханском достоинстве Суюнч-ходже-хану» 2I.
Однако мотивировка избрания Суюнч-хана тем, что отсрочка явилась бы «причиной дальнейших несчастий», выглядит надуманной. Скорее всего, сторонники Суюнч-хана поспешили воспользоваться моментом, чтобы возвести на престол своего вождя. Такое решение было тем более незаконным, что еще при жизни Шейбани-хан объявил наследником своего сына Тимур-султана. Поэтому, стремясь умиротворить соперников и укрепить свою власть, Суюнч-хан разделил государство на уделы, один из которых, граничащий с владениями шаха Исмаила, получил Тимур-султан. Последний не замедлил вступить в переговоры с шахом Исмаилом. Как видно, воцарение Суюнч-хана, который был дядей Шейбани, и удаление законного наследника, Тимур-султана, и обусловили возникновение союза между Тимур-султаном и Исмаилом Сефеви. Как раз этот момент выделил А. А. Семенов, изучавший историю династии Шейбанидов и специально занимавшийся событиями, последовавшими за гибелью Шейбани-хана 22.
Несколько в ином плане излагает ход событий Мухаммад Хайдар. Согласно его данным, весть о поражении армии Шейбани-хана под Мервом привез в Кабул посланник правителя Бадахшана Мирзы-хана в начале рамазана 916 г. х. (в декабре 1511 г.) 23.
В своем письме Мирза-хан сообщал о полном разгроме войска Шейбани-хана (о гибели последнего ничего сказано не было) и намекнул, что «теперь можно без особого труда отобрать свои наследственные земли у узбеков» 24.
Надо сказать, что Мирза-хан был заинтересован в организации подобного похода не менее, если не более, чем Бабур. В подвластном ему Бадахшане доходы правителя были весьма невелики. Как, в частности, рассказывает Мухаммад Хайдар, в 1510 г. живший при дворе Мирзы-хана, правитель не имел даже достаточного количества лошадей для верховой езды. Свидетелем бедности Мирзы-хана был также правитель Кашгара Султан Саид-хан, посетивший в 1508/09 г. Бадахшан и проживший там в течение 18 дней. Материальные трудности Мирзы-хана отражали, конечно, общее состояние экономики этой области, бывшей ареной ожесточенных столкновений различных группировок — Тимуридов, Шейбанидов и Сефевидов. По выражению все того же Мухаммада Хайдара, «за царство над крепостью Зафар никто бы и гроша не дал»25. Впоследствии Султан Саид-хан прибыл ко двору Бабура, в Кабул, который показался ему по сравнению с Бадахшаном цветущим и богатым краем. «Никогда мне не сопутствовало такое благополучие, какого я достиг в Кабуле», — вспоминал он позднее 26.