конторщиком. В конторе работало десять счетоводов, которые, считая на огромных
деревянных счетах, вели всю заводскую бухгалтерию. Считали они так быстро, а костяшки
на счетах стучали так громко, что, когда они работали, создавалось впечатление, будто
строчит пулемет.
Как тогда жил российский служащий?
В заводском поселке было всего несколько зданий, отличавшихся по своему виду от
крестьянских изб. В отдельном доме жил хозяин завода, в другом – главный инженер,
главный бухгалтер и начальники цехов. А в третьем доме жил священник. Все остальные
служащие и рабочие жили в бараках. Наш, например, состоял из трех квартир. В центральной
квартире жили мы, а по бокам – машинист с семьей и заведующий хозяйственным магазином
завода. Он считался в заводской иерархии уже высоким чином. У нас была прихожая –
метров шесть квадратных, дальше шла гостиная метров в двадцать, из которой был вход в
спальню. Но главное, в квартире была огромная русская печка. Зимой мы укладывались на
ней вчетвером – родители, я и брат Костик, который был на два года младше меня. Хорошо, тепло. Но тараканов на печи было многовато. В печи мать пекла хлеб, варила щи. А летом мы
с братом спали на полу. Кровать была только у матери и отца. Мать, как и отец, не
отличалась большим здоровьем, и по хозяйству ей помогала девушка.
То есть у вас была прислуга?
Это не от большого богатства. Работала она у нас, насколько я помню, за еду. Воду носили из
колодца метров за сто пятьдесят. Был свой погреб, где хранилась картошка и квашеная
капуста на зиму. Каждая семья в рабочем поселке имела участок земли, на котором сажали
картошку. Я как сейчас помню, что наша семья собирала семь мешков картошки, и на весь
год этого вполне хватало. Летом под окном были грядки с луком. С черным хлебом и солью
не было ничего вкуснее и полезнее для здоровья. А главной нашей едой всегда были щи и
каша.
А как обстояло дело с учебой?
В школу я поступил 1 сентября 1917 года. Тогда еще преподавали Закон Божий, и мы под
руководством священника отца Андрея Азбукина на этих уроках хором пели молитвы. Слова
за эти годы я, конечно, позабыл, но названия помню назубок: "Отче наш", "Богородица Дева, радуйся", "Верую". Хотя помнить бы должен, ведь тогда я в церкви прислуживал попу. Я
приходил в храм, облачался в стихарь, и мы вместе с моим приятелем насыпали в кадило
ладан и разжигали его. А на Пасху мы выступали в роли звонарей.
Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ
"Летом мы с братом спали на полу. Кровать была только у матери и отца"
А что запомнилось из революционных событий?
То, что произошла революция, мы поняли по поведению взрослых. Рабочие и служащие
завода начали ходить по главной и единственной улице поселка с красными знаменами и петь
песни – "Смело, товарищи, в ногу" и "Вихри враждебные веют над нами". Еще они
собирались на митинги и много и горячо о чем-то спорили. Но первое время на нашей учебе
это никак не отражалось. Занятия шли, как и шли. Из школьной жизни запомнилось еще то, что на большой перемене нас подкармливали чечевичной похлебкой, казавшейся нам очень
вкусной. Ее запах я помнил потом несколько десятков лет и в домах отдыха просил
приготовить мне что-нибудь с чечевицей. Может быть, эта похлебка казалась мне такой
вкусной потому, что жили мы скудно. После революции дела на заводе пошли куда хуже: заказов на стекло становилось все меньше и меньше. При этом, насколько я помню из
разговоров родителей, все, что не выращивалось на нашем огороде, – соль, крупа, спички –
стало стремительно дорожать. Прокормить нас с Костей на отцовский заработок становилось
все труднее. А потом завод полностью встал. Я помню, что еды было так мало, что мать стала
печь хлеб с травой повиликой. Намучившись, родители решили отправить меня к деду в
Говоренки. Так что дальше я учился в той самой начальной школе, которую когда-то с
отличием окончил мой отец.
А там было лучше? Ведь началась Гражданская война с разверстками и прочими
реквизициями продуктов у крестьян.
Жизнь у деда по материнской линии Павла Михайловича Лукьянова тоже в то время была
нелегкой. Человек он был правильный и работящий. Но полного комплекта скотины у него
никогда не было. Всегда была свинья, были куры. Но лошади и коровы одновременно не
было никогда. Или та, или другая. Если была корова, то лошадь на посевную и уборочную
приходилось просить у родственников. А если дед оказывался с лошадью, приходилось