Зачем?
Ну, это казалось ему правильным поступком.
Но все это было прошлой ночью, и теперь, пробираясь сквозь яркий солнечный свет, Толстолоб испытывал сильную жажду. За следующей лощиной мерцала вода ручья, сверкая в пятнах солнечного света. Толстолоб подошел вплотную и опустился на колени, опустив свою большую пасть с собачьими зубами в прохладную нетронутую воду, и проглотил пару галлонов. Однако на последнем глотке он раскусил что-то, попавшее ему в рот. Он выплюнул это в свою огромную ладонь и стал пытливо всматриваться.
Этот предмет был, собственно, профилактическим, причем таким, на который какой-то мужчина уже израсходовал приличную порцию спермы (доказательство этому то, что жидкость в нём была совсем нетронутой). Конечно, Толстолоб не знал, что это за чертово профилактическое средство, но он точно знал, что такое кончун, и когда он увидел его, а в этой хреновине его было реально много, и все висело на конце этой маленькой резиновой штуковины. В общем, Толстолоб перевернул это и высосал всю протухшую сперму прямо на свой большой язык.
Ладно, пошутили и хватит, все прекрасно знают, что Толстолоб в прошлом кончал кучу раз, так что не делайте скорых выводов, что он был педиком. Нет, сэр! Он всегда предпочитал трахать девок больше, чем парней, и черт возьми, кончун есть кончун, не правда ли? Спускай в дырку, парень, пока она есть, как говорится в старой поговорке. В старые времена, черт побери, он высасывал кучу кончунов из пизденок и жоп мертвых девок, а не только из задниц дохлых парней. Так что какая ему была разница? Ему нравился вкус спермы больше, чем мозгов! Кому-то нравится вкус бамии, а кому-то нет, кому-то нравится вкус кукурузных лепёшек, а кому-то нет. Вот здесь было то же самое. Некоторым нравится вкус кончунов, а некоторым нет. Большое дело, можно подумать! Это же дело вкуса! Люди как будто не понимают этого!
Да, кстати, память медленно возвращалась к нему в течение всего дня, а ведь ещё прошлой ночью он едва мог вспомнить хоть что-то! И прошлой ночью ему казалось, что он не видит ни хрена из своего маленького глаза, только большим, но теперь, даже не заметив этого, зрение вернулось и во второй. А ведь прошлой ночью он был всего лишь не более чем дыркой в голове! Что-то чертовски приятное происходило с ним, к Толстолобу стремительно возвращалась память, хотя он того и не осознавал. На самом деле прошлой ночью он засунул свой почти футовый палец в дырку на месте его глаза, и внутри было немного…
А сейчас?
Половина его черепной коробки была заполнена мягким хлюпающим веществом, которое Толстолоб считал своим мозгом. Да, сэр! Должно быть, мозги снова росли внутри черепа!
Если бы бедный старый дедушка все ещё шевелился, он бы сказал, что это чудо Божье!
Но… Толстолоб, конечно, сомневался, что Бог имел к этому какое-то отношение.
Мгновения размышлений казались большим несоответствием для такого существа, как Толстолоб, и всё же он размышлял, опустив свои гигантские ноги в холодную воду, окрашенную перемещающимся солнечным светом, пробивающимся сквозь листья деревьев над его головой. Но теперь пришло время рассмотреть менее приятное отражение (не то чтобы Толстолоб знал, что такое приятное), и это было физическое отражение его лица на поверхности ручья.
Вид его отражения рябил на поверхности движущейся воды. Если бы Толстолоб мог мыслить человеческим словами, он бы подумал примерно так: я чертовски уродливый ублюдок!
Уродливый – это было бы ещё мягко сказано. Черт, неудивительно, что старик помер прошлой ночью, только взглянув на него! Голова Толстолоба напоминала деформированный арбуз, его рот был похож на рваную рану… то есть рану с клыками, как у очень большой собаки. Крошечные закорючки плоти были его ушами, а затем, конечно же, он разглядел и свои глаза, большой и маленький, который ещё меньше часа назад был дырой в его голове. Да, точно, его же застрелили давным-давно, так же? Его грохнул из пистолета человек в чёрной одежде и белом воротничке, пуля была 455 калибра, если это кому-то интересно, она попала ему прямо в глаз и вышибла большую часть мозгов из затылка. Возможно, мелькнувшее перед ним ужасное отражение воскресило в нём давным-давно забытое воспоминание, а может быть…
Да какая к херам разница?
Его большой глаз напоминал мячик для тенниса, только у него не было ни радужки, ни зрачка. Он выглядел серовато-красным и склизским, как плевок туберкулезного курильщика. Однако теперь он заметил, что в дыре, которая когда-то служила пристанищем для его маленького глаза, теперь действительно что-то росло. Следовательно, он уже не был так расстроен, как когда увидел, насколько уродлив, и конечно, может быть, ему бы хотелось быть похожим на здешних людей, но черт возьми, если подумать, Толстолобу было за что быть благодарным!