- Весь свет прослушать можно. Люблю когда московские куранты бьют...
В первый же день каникул я засел за работу, и недели через две радиоприемник был собран. Работал он от трех батареек от карманного фонаря. Для нас это была, несомненно новинка, хотя и примитивная.
Вдвоем с братом Евгением установили на крыше избы первую в деревне антенну.
Что такое радио односельчане конечно знали. Однако первый в деревне радиоприемник они восприняли почти как первый спутник в небе. Антенна, точно магнит, притягивала к нашей избе любителей радио. Как бы там ни было, а все же диковинка!
По вечерам около радиоприемника собирались односельчане, чтобы послушать радиопередачи, в том числе и о волновавших нас событиях в Испании.
Помню как сейчас, когда я ехал на каникулы домой, то на стене в зале для пассажиров пермского вокзала видел большую карту Испании с красными флажками, обозначавшими линию фронта.
Возле карты стояли два лейтенанта, военных летчика. Комментируя события, они говорили между собой:
- Трудно небось достается республиканцам...
- Вот бы пойти им на помощь...
- Думаешь пошлют?
- Попытка - не пытка...
Постояв в раздумье минуту-другую, они направились к выходу. А мы с ребятами молча смотрели им вслед. Нам тоже очень хотелось помочь республиканской Испании. В душе мы уже ненавидели фашизм. Но тогда мы еще не думали о том, что спустя всего несколько лет многим из нас придется лицом к лицу встретиться с немецко-фашистскими захватчиками.
После каникул, когда мы учились уже на втором курсе техникума, Николай затащил меня в аэроклуб. Там увидели мы ребят в синих комбинезонах.
- Кто это такие? - спрашиваю у друга.
- Аэроклубовцы. Учатся летать. Вот бы куда нам податься...
Глаза у Николая засветились.
У дежурного по аэроклубу инструктора мы спросили о правилах приема.
- Физподготовка у нас требуется крепкая, - особо обратил он наше внимание. - Перегрузку на самолете выдерживают только хорошо натренированные. Если к нам хотите, то надо подзаняться.
Решили мы пойти в аэроклуб. Целый год потратили на физическую подготовку. Занимались в секции тяжелой атлетики, делали по утрам зарядку с гантелями. Через год действовали более уверенно. Мышцы наши немного окрепли, да и в осте мы заметно прибавили.
В аэроклуб на этот раз пришли гурьбой, человек около десяти. Прошли медицинскую комиссию и были зачислены в курсанты.
Сам факт приема в аэроклуб был для меня важным радостным событием. Николай же воспринял это как должное.
- Разве мы хуже других? - только и услышал я от него.
А на другой день, когда мы шли из техникума, Николай вдруг воскликнул:
- Знаешь, мысль одна пришла! В мехцехе, по-моему технология устарела. Что, если вот так сделать?
Он палочкой на земле рисует схему расстановки станков с новыми приспособлениями.
- Поможешь вычертить?
- Конечно.
Мой друг всегда бредил какими-то идеями. И вот сейчас, несмотря на прием в аэроклуб и занятия в техникуме, он беспокоился о заводской технологии. И его энергии на все хватало с избытком.
В школе крылатых
Началась трудная, до предела насыщенная жизнь. Мотор, самолет, теория полета, аэронавигация, метеорология - все для нас было ново, все необычайно волновало и шаг за шагом приближало к осуществлению заветной мечты. Даже воздух учебных классов аэроклуба, пропитанный стойким запахом авиационного лака - эмалита, постоянно напоминал, что мы - авиаторы, что мы хотим летать! Четыре раза в неделю по десять часов занятий в день: шесть - в техникуме и четыре - в аэроклубе. Да надо еще и выполнить домашние задания, и сдать по деталям машин курсовой проект лебедки в срок, и в кино сходить на последний сеанс. И все успевали, откуда только бралась энергия!
К маю успешно закончили теоретический курс и сдали зачеты. Десяти курсантам, в том числе и мне, в виде поощрения, разрешили полет с инструктором за "пассажира" на очередной их тренировке.
Приехали на аэродром. Руководитель полетов нас распределил по самолетам.
- Семериков и Сивков - на четверку, - сказал он. - Инструктор уже ждет.
Подошли к самолету. Николай подталкивает меня. Вижу : у крыла стоит девушка, небольшого роста, в кожаном реглане. Узнаю в ней инструктора Аню Богачеву. Вот тебе, думаю, с кем лететь придется... От неожиданности растерянно попятился было назад. А она кричит:
- Чего остановились!? - Голос у нее звонкий и совсем не как у начальницы. Годами она чуть постарше нас. - Или самолет первый раз увидели?!
Николай молча смотрит на нее. Я сконфуженно улыбаюсь.
- С тебя, что ли, начнем? - спрашивает, не то утверждает она и машет мне перчаткой. - Полезай!
Николай смеется и подталкивает меня. Забираюсь в заднюю кабину. Впереди меня садится Аня.
- Ничего не трогай! - кричит она мне и делает выразительный жест в сторону оборудования кабины.
Понимаю, что мне еще рано браться за управление самолетом.
Заработал мотор. Ничего не стало слышно, кроме рева и треска.
Разбег и взлет.
Сделали круг над аэродромом и сели.
Когда самолет зарулил на линию старта, вылезая из кабины, я удивленно спросил инструктора:
- Так мало?
- Хорошенького по чуть-чуть, - улыбаясь ответила она.
- Поздравляю с воздушным крещением! - пожал мне руку Николай. - Как прошел первый полет?
- Не понял еще как следует...
- А зря. Такая дивчина была за извозчика, а он не понял!
Мой первый полет за "пассажира" действительно меня ничем не поразил. Слишком он был коротким.
Под впечатлением разговоров о первом полете я готовился к значительно большему и поэтому успел лишь заметить, что все предметы на земле стали маленькими, словно игрушечными, и двигались медленно-медленно, хотя самолет летел со скоростью 100 километров в час!
Самым сильным впечатлением от первого полета было, конечно, что в качестве пилота-инструктора летела девушка, везла меня, здоровенного парня, тогда, как мне казалось все должно было быть совсем наоборот...
В тот же день мы полетели с другим инструктором - Георгием Сирицким в зону на пилотаж. Вот тут уж я почувствовал все "прелести" фигурного полета. Когда самолет, накренившись на крыло почти на 90 градусов, входил в вираж, то мне казалось, что земля словно наклоняется на бок, слева образуется огромная гора, а справа виднеется одно чистое небо. Однако я все же понял, что это и есть глубокий вираж. От ощущения перегрузок, чувства беспокойства, быстрой смены положения земли и неба перехватывало дух, учащенно стучало сердце.
"Петля" обошлась как-то сама собой, без особых для меня приключений. "Переворот" и "штопор" я совсем не успел понять. Небо и земля менялись местами; мотор то оглушительно ревел на максимальных оборотах, то затихал совсем еле дыша; а меня самого или прижимала к сиденью неведомая сила, или я почти свободно повисал на привязных ремнях. Теоретически я и раньше представлял себе все фигуры пилотажа. Но все эти быстро меняющиеся ощущения не давали никакой возможности уследить за действиями моего инструктора. Я уже и не пытался угадать ту или иную фигуру. "Безнадежное дело, - думалось мне, разберусь потом, когда привыкну к этой свистопляске".
Несмотря на полную "потерю ориентировки", я был все же доволен: выдержал весь замысловатый каскад фигур и вылез из кабины самолета почти в нормальном состоянии. Правда, слегка шумело в голове и покачивало из стороны в сторону, когда шел от самолета к своим товарищам. Я уже приготовился к залпу возможных острот, но... мои друзья почему-то стояли с серьезными лицами. Двое курсантов после полета бледные лежали на траве и держались за животы. Оказалось, не всякий без тренировки может перенести такое "удовольствие", как первый полет в зону на пилотаж.
А вскоре началась наземная подготовка к учебным полетам. Самолет был установлен на "штыре" - это специальное приспособление, которое позволяло поворачивать самолет вправо и влево на любой угол, создавать крен до 30-40 градусов, поднимать или опускать нос машины соответственно набору высоты или снижению.
Курсант садился в кабину и по команде инструктора управлял самолетом, отклоняя рули. А его товарищи, поддерживая самолет в равновесии, реагировали на отклонение рулей в соответствии с их значением. Отклонился скажем, руль высоты вниз, они приподнимали хвост, - значит самолет шел со снижением. Так отрабатывались до автоматизма все движения при управлении самолетом.