– Это старческая болезнь.
– Да. Возможно, и ты заболеешь ею однажды, моя дорогая.
– Кто знает? Только не вмешивайтесь в мои дела сейчас. Джеймс и я планируем провести зелено-тростниковую неделю.
– Что это такое, разреши тебя спросить?
– Это новый цвет, который мы запускаем в продажу. Мы приглашаем актеров и актрис на легкий завтрак.
– В мое время это были члены королевской семьи, – заметила Беатрис.
– Вы еще раз подтвердили, как вы старомодны! – раздраженно закричала Флоренс. – Неужели королева Мэри будет так смела, что начнет одеваться по новой моде? Может она воспользоваться своим преимуществом, чтобы надеть это? Конечно, не может. А кто-нибудь подобно Марии Темпест – может.
– Почему ты не пошлешь за Дези? – угрюмо спросила Беатрис.
– Дези! В ее мире мечты! Думаете, она сможет сделать карьеру в кино, когда ей за тридцать?!
– Я знаю, ты начинала все, что пригодилось для Дези, когда настаивала сделать свою русскую выставку.
– Оставим эту тему, мама. Мы говорим о совместном бизнесе, и это принесет большой успех, наши доходы падают за последний год. Если мы не позаботимся о «Боннингтоне», он тоже станет старомодным названием. Будьте разумнее, мама. Вы же воевали со своим папой.
– Должно быть, так. Но здесь все модернизировано. Это беспокоит. «Боннингтон» всегда считался первоклассным и разнообразным магазином.
– Но в нем были и цены, которые теперь никто не заплатит или не сможет себе позволить. Джеймс сказал, что до тысяча девятьсот тридцатого года половина больших магазинов в Лондоне разорится.
– А что, Джеймс пророк?
– Я не смотрю через розовые очки. Он просто понимает экономические тенденции, если вы хотите знать, что я думаю о нем.
– А я еще кое-что понимаю в отделе мод, если ты хочешь знать, что я думаю о Джеймсе.
– Тут совсем другое, – заметила Флоренс. – Это подвижный рынок в экономике бизнеса по всей стране. Мировые тенденции.
– Тростниково-зеленая неделя едва ли может быть лекарством от разорения, – ядовито заметила Беатрис.
Она решила медленно прогуляться по своему любимому магазину, по первому этажу, покрытому коврами, всегда нарядному, красочному, с цветными банкетками в проходах, со сверкающим хрусталем и ювелирными изделиями, лампами и абажурами, шелком и парчой. Затем она поднялась по лестнице в прелестный ресторан, вдали – мебель и ковры, поблескивали акры полотна и Дамаска, как холодные голубые льдинки, в отделе мехов блестели норка и соболь, тут же находился джентльмен, накинувший пиджак на одну руку, оставшуюся после войны, – проницательный Джеймс Браш. Здесь были керамика и фарфор, а затем хозяйство Флоренс – мода для леди с гвардией узкобедрых манекенов в непривлекательно обтянутых платьях со спущенной талией, тесно натянутых колокольчиках шляп, спускающихся на брови.
Прежде чем она закончила обход магазина, ее больные бедра дали о себе знать. Она проделала обратный путь в свое убежище, в позолоченную каморку, которая все еще оставалась на возвышении перед главным входом. На днях Флоренс проводила кампанию по высмеиванию ее убежища, сказав, что каморка безнадежно устарела. Во всяком случае, она не достойна хозяина обширного магазина, чтобы сидеть на возвышении подобно мадам в доме сомнительной репутации.
Сравнение Флоренс было неудачным. Беатрис холодно заметила, что нет лучшего места для кассы и для того, чтобы держать под наблюдением честных продавщиц, которых могут оговорить, и пока Беатрис здесь существует, ничего меняться не будет.
Но она боялась, что, когда уже не сможет командовать, здесь многое изменится.
Рабочий день еще не прошел, а ее больные бедра доставляли ей сильную неприятность. С другой стороны, она благословляла боль, потому что это давало ей право чаще оставаться дома с Уильямом. У него был второй несильный сердечный приступ летом. Это подорвало его силы, и теперь он стал совершенным инвалидом. Он никогда не рисковал выходить из дома дальше, чем на террасу, и проводил большую часть времени, возясь со своими коллекциями бабочек, возвращаясь к своей юности и вспоминая, где какой экземпляр он поймал.
– Беа, – звал он ее. – Подойди и посмотри на этот потрясающий цвет. Ты когда-нибудь видела более восхитительное существо, чем бабочка? Дезин ребенок думает, что это занятие – развлечение. А люди, которые делают витражи и гобелены, может, тоже развлечение? Она должна учиться, иначе, не будет понимать прекрасного в жизни. Научи ее этому. Научишь?
– Ты можешь это сделать сам, – сказала Беатрис.
– Мы с ней, кажется, не нашли общего языка, к несчастью. Я старый эгоистичный человек и возмущен, что она не похожа на свою мать. Ведь она нарушает семейный уют.
– Пришло время тебе отдохнуть, мой любимый. Запри свой кабинет.
– Полагаю, не так много мужчин сейчас являются образцом. Я так много заботился о прекрасном.
– Но ты не получил прекрасного в виде меня, – сказала Беатрис сдержанно.
– Не клевещи на себя, Беа. Я не люблю, когда ты это делаешь.
– Мы просто приспособились друг к другу, вот и все.
– Что бы там ни было, ты любишь говорить об этом. Но я действительно не хочу утомлять себя присутствием неуклюжих внуков, которые вертятся вокруг. У меня осталось слишком мало времени, чтобы тратить его на них.
– Я знаю, мой дорогой, и запретила Анне беспокоить тебя.
Когда произошел следующий случай с Анной, Беатрис не могла больше убеждать Уильяма и Флоренс оставить девочку и дала телеграмму Дези, чтобы она приехала и забрала своего недисциплинированного ребенка. Беатрис считала, что невозможно было отправить это несносное существо босым и нищим, когда Анна в последний момент появилась в дверях «Боннингтона». Она просто не могла быть в ладу с собой, если не приведет ребенка в порядок.
Маленькое странное замкнутое лицо девочки будет преследовать ее всегда, как преследовала Мэри Медуэй. Она испытывала неразумное чувство, что она обязана и в долгу перед непривлекательным подкидышем.
Казалось, ее возвращение в школу после бегства было эпизодом, и Анна чувствовала себя героиней. Она действительно считала, что может защитить себя настоящим ружьем! Эта дурная слава сделала ее лидером маленькой группы учеников, которые восторженно ожидали от нее других отважных подвигов. У Анны было достаточно воображения.
В летнее время произошло событие, дошедшее до неизбежной кульминации. Однажды ее бабушку вызвала директриса школы и сказала, что Анну придется исключить. У Анны была раздражающая способность съеживаться и казаться наполовину меньше своего размера, когда у нее были неприятности.
Маленькая, исхудавшая фигурка стояла перед Беатрис в утренней комнате, слишком ранимая, чтобы успокоиться. Или негодница была замечательной актрисой, притворой с бесчувственным сердцем?
Не следовало поддаваться ее патетической манере поведения.
– Анна, надеюсь, ты не думаешь, что я больше не отправлю тебя в школу? Ты должна учиться. Ты понимаешь последствия твоего отвратительного поведения? Так что завтра ты отправишься в другую школу. Я нашла ее для тебя в Хайгете. Бейтс отвезет тебя туда утром и приедет за тобой после уроков. Я не собираюсь подстерегать тебя на улице и предупреждаю, что правила в этой школе очень строгие. Если ты нарушишь хоть одно из них, то директриса обещала наказать тебя соответственно, по своему усмотрению. Она все знает о тебе, но ученики не знают. Так что у тебя есть еще одна возможность. Надеюсь, ты найдешь в себе силу воли и выдержку, чтобы жить по этим правилам. Ты согласна? Или хочешь что-нибудь сказать?
– Я думаю, вы должны отправить меня к маме, – сказала Анна каким-то чужим голосом:
– Ты хочешь уехать?
– Нет, нет, нет! – закричала Анна по-русски. Когда Анна испытывала сильное потрясение, она переходила на русский язык, без сомнения, язык ее детства.
Беатрис сдержалась и не сдвинулась с места. Может, со стороны Анны это был еще один трюк?
– Тогда, будь добра, веди себя прилично. Попытайся считаться с людьми. Это гораздо приятней, чем выглядеть противной.