Красное Облако был из оглалов. Это был великий вождь. Но к тому времени, о котором я рассказываю, он уже больше не сражался с васичу. Он перестал воевать после того, как пятью годами раньше заключил договор (1868г.), и теперь жил со своей группой "Свирепые лица" в городке у солдат. Думаю, что величайшим вождем был Бешенный Конь, и он тоже был из оглалов.
В месяц появления трав [Апрель] группой в 30 палаток мы снялись из нашего лагеря и двинулись к Черным Холмам [Черные Холмы или Паха Сапа горы, расположенные в западной части штата Южная Дакота. По поверьям местных племен, являлись центром мира, т. е, окрестных индейских земель.], чтобы запастись шестами для типи. Шли по течению ручья Отрубленной Лошадиной Головы и добрались до самого устья. Когда мы стояли там лагерем, я как-то вышел побродить за его пределы. Бродил и вдруг услышал посвист пятнистого орла. Я взглянул вверх - орел парил прямо у меня над головой. Тут у меня опять сильно закружилась голова и на короткое время мне показалось, что я снова попал в мир своих видений.
Из этого места мы перебрались к Ущелью Бизона у самого подножья Черных Холмов. Однажды мы отправились с отцом поохотиться на оленей. Нам пришлось взбираться вверх по склону большого холма и продираться сквозь лесные заросли. Отцу было трудно идти из-за раны, полученной во время битвы "Ста убитых". Когда наконец мы добрались до самой вершины, отец посмотрел вниз и сказал: "Вон там я заметил несколько оленей. Подожди тут, а я пойду подкрадусь к ним". У меня неожиданно опять закружилась голова, и сам не знаю почему, я ответил ему: "Нет, отец, останемся здесь. Они выведут к нам". Отец посмотрел на меня строго и удивленно спросил: "Кто это выведет?" Я не мог ответить; он, пристально посмотрев на меня, уступил: "Хорошо, сын". Мы залегли в траве и стали ждать. И впрямь, олени сами подошли к нам, а отец подстрелил двоих.
Пока мы свежевали оленей, я ел оленью печень; и тут меня охватила жалость оттого, что мы убили этих животных. Мне подумалось - надо оставить какую-нибудь жертву взамен. "Отец, а не оставить ли одного из них диким зверям?" - спросил я. Он опять внимательно посмотрел на меня, однако положил одну из туш головой к востоку, а сам, встав лицом к западу, воздел руки и четырежды вскричал: "Хей-хей!" - и произнес слова молитвы: "Праотец наш Великий Дух, услышь меня! Всем диким, вкушающим мясо, предлагаю я эту жертву, чтобы народ мой и дети мои жили в достатке".
Наш народ прожил счастливо еще одно лето, ибо не пришла еще большая беда. Люди заготовили множество шестов для типи. Там, на восточной стороне Черных Холмов, в изобилии водилась дичь. Эти холмы для нас были словно кладовая, полная всякой пищи. Вдвоем со своим одногодкой по имени Железный Бык я увлекся ловлей рыбы. Опуская в воду приманку, мы всегда приговаривали: "Ты, что живешь в воде и носишь красные крылья, я предлагаю тебе эту пищу, иди сюда". Когда мы начинали ловлю и вынимали первую рыбу, то зажимали ее раздвоенным прутиком и целовали. Мы были уверены, что если бы не сделали этого, то другие рыбы узнали бы и ушли. Если нам попадалась маленькая рыбка, мы кидали ее обратно, чтобы рыба побольше не боялась и не уходила. Не знаю, помогало нам все это или нет, однако домой мы всегда возвращались с большим уловом. Родители гордились нами. А мы, в свою очередь, стремились поймать больше рыбы, чтобы люди дивились нашим успехам.
Жил в лагере один человек по имени Уатанья, который умел бить рыбу острым копьем. У него сильно болели губы; они так потрескались у него, что он не решался смеяться. Бывало, люди нарочно смешили его, но он вставал и уходил от них. Однажды он предложил мне: "Младший Брат, я покажу тебе, как надо бить копьем рыбу", и мы вместе пошли к ручью. В прозрачной воде лежала большая, размером по локоть, рыба. "Возьми копье и ударь вглубь" - сказал Уатанья. - В воде рыба лежит гораздо глубже, чем это кажется нам". Я схватил копье и пустил его что было сил, однако глубина оказалась намного больше, чем я предполагал. Поэтому я промахнулся, и не удержавшись, рухнул в холодную воду. Когда я вскарабкался на берег, Уатанья, держась за живот, весь сотрясался от хохота. Кровь ручьями струилась по его лицу. Он со всех ног бросился прочь от меня, и еще долгое время потом, едва только я встречался на пути, он поворачивался и убегал, боясь вновь рассмеяться. Раз я как-то даже нарочно спрятался в кустах, дожидаясь, пока он пройдет мимо, чтобы только посмотреть, как он побежит, когда я выскочу.
Но Уатанья, наверное, любил меня, потому что часто брал с собой ловить рыбу или на охоту. Он постоянно учил меня разным полезным вещам; он любил рассказывать всякие истории, главным образом смешные - если, конечно, у него не болели губы. До сих пор помню один из его рассказов о юноше-лакота по имени Высокий Конь, и о том, какие трудности тот претерпел, добиваясь руки любимой девушки. Уатанья уверял, что все именно так и было: может, и верно. Если же нет, нечто подобное могло случиться на самом деле. Я расскажу тебе эту историю.
VI. СВАТОВСТВО ВЫСОКОГО КОНЯ
Знаешь, в старые годы было совсем непросто взять девушку в жены. Нередко для юноши это было делом нелегким, и ему приходилось многое вынести. Вот, скажем, я, например, юноша и мне понравилась девушка, которая так прекрасна, что стоит мне подумать о ней, как всего меня охватывает тоска. Но я не могу так просто пойти и сказать ей об этом, а потом жениться, если она согласна. Тут нужно быть пронырливым малым. Если вообще удастся перекинуться с ней словечком, это только начало.
Мне немало придется потосковать из-за своей сильной любви, а она, как правило, даже не взглянет на меня; родители неотступно следят за дочерью. Но вот я стану тосковать все сильней, как-нибудь подкрадусь ночью к ее типи и буду ждать, пока она выйдет. Может статься, что я не смыкая глаз проведу там всю ночь, а она так и не появится. Тогда уж мне совсем будет худо.
Я, быть может, попытаюсь затаиться в кустах у ручья, к которому она ходит за водой, и, если она пройдет мимо, а вокруг никого не будет - я выскочу, возьму ее за руку и попрошу выслушать меня. Если она тоже любит меня, это сразу можно понять по тому, как она себя поведет. Из-за своей скромности девушка поначалу порой не скажет и слова, а будет просто стоять, потупив взор. Тогда я дам ей уйти, а сам, побродив вокруг типи постараюсь застать как-нибудь ее отца, которому расскажу, сколько лошадей я могу дать за его прекрасную дочь. И к этому времени мне уже так худо, что я готов отдать всех лошадей в мире.
Так вот. Того юношу, о котором я веду рассказ, звали Высокий Конь. В деревне жила одна девушка, которая была так красива, что он только и думал о ней, все больше и больше влюбляясь. Девушка же была очень скромна, а родители сильно ее оберегали, потому, что сами были уже немолоды, и то был их единственный ребенок. Целыми днями они не отпускали ее от себя ни на шаг. Они сделали так, чтобы и ночью, когда все спят, девушке ничего не грозило. Поскольку родителям было известно, что Высокий Конь увивается вокруг нее, на ночь они привязывали дочь к постели сыромятными ремнями, чтобы никто не смог похитить ее, пока они спят. Не доверяли они дочери кто знает, не хочет ли она быть похищенной?
В общем, Высокому Коню пришлось порядком побродить вокруг да около, скрываясь и поджидая девушку, пока наконец он не застал ее одну и не уговорил побеседовать с ним. Он понял, что тоже не совсем безразличен девушке. Понятно, что одно это помогло ему воспрянуть духом. Он еще больше загорелся желанием добиться ее руки. Это придало ему силы бизона; он пошел к ее отцу и сказал прямо, что любит его дочь и готов отдать за нее двух хороших лошадей - одну молодую, а другую постарше. Но старик лишь отмахнулся, тем самым показав Высокому Коню, чтобы тот уходил и перестал болтать глупости.
Высокий Конь теперь совсем не мог найти себе места от переполнявшей его любви. Один юноша, его приятель, сказал, что одолжит ему двух пони, а когда Высокий Конь разживется лошадьми, то вернет их. После этого он опять пришел к старику и предложил за девушку четырех лошадей - двух молодых и двух взрослых. А старик вновь отмахнулся и не пожелал с ним говорить.