— Ах да, — ответил Гангер, пытаясь закутать свой голос коротким покрывалом самоуверенности. — Это мой друг, с которым я давно хотел вас обоих познакомить.
Штат некоторое время обдумывал это.
— Если это ваш друг, — заметил он, — то почему же он держит вас за лацканы в двух футах над полом? Это что, значит, что он очень рад вас видеть?
— Ты ублюдок, — сказал Бьорн. — Скользкий, никчемный вонючий паразит. Ты ушел и оставил меня в этом… — Он помедлил, от корки до корки просматривая свой словарь в поисках подходящего слова; учитывая размер Бьорнова словаря, это было немного похоже на поиски комбайна в стоге сена. — В этом дерьме, — решительно сказал он. Что лишь показывает, что вовсе не обязательно носить между ушами целую энциклопедию, чтобы иметь возможность при необходимости подобрать mot juste.[43]
— Ох, да ладно тебе, — сказал Гангер. — Не так уж все было плохо.
Реплика была подобрана неверно. Гангер внезапно обнаружил, что находится в одном дюйме от пары самых разъяренных глаз, какие он когда-либо видел.
— Ну хорошо, солнце мое, — спокойно проговорил Бьорн. — Ты у нас умеешь читать мысли, так?
— В точку.
— Может, заглянешь быстренько да посмотришь, какие у меня мысли насчет тебя?
Гангер тяжело сглотнул.
— Как-то не хочется, — ответил он. — Ты, конечно, отдаешь себе отчет, что физические неудобства не оказывают на меня решительно никакого воздействия.
— Уверен?
Джейн поцокала языком.
— Отпусти его, — оживленно сказала она. — Если ты его напугаешь, он еще возьмет и спрячется у меня в подсознании, а с подсознанием у меня и без того было достаточно проблем все эти годы. Кто ты такой, кстати?
Бьорн покрутил головой и залился румянцем.
— Э-э… — запинаясь, проговорил он. — Ну, меня вроде как зовут Бьорн. То есть…
— Приятно познакомиться, Бьорн. Ты, кстати, ничего не забыл?
Глаза Бьорна наполнились паникой, в то время как он пытался определить допущенную им оплошность в правилах поведения. Может, он должен был пожать ей руку, или предложить уступить ей место, или понести ее сумку? И вообще, следует ли называть свое имя уже при первой встрече?
Он отчаянно озирался по сторонам, ища дверь, чтобы открыть ее перед ней.
— Мне кажется, она имела в виду — опустить меня на пол, — шепнул Гангер.
Не двинув головой, Бьорн слегка расслабил пальцы. Раздался шлепок, и что-то у его ног проговорило:
— Большое спасибо.
— И вообще, как ты ввязался в это дело? — спросила Джейн. — По виду ты не похож на…
— Так и есть, — прервал Гангер. — Точнее, он был им. Но больше не является. Теперь он суперскот.
Джейн уже собиралась переспросить: «Кто?», — а у Штата уже вертелся на языке вопрос: «Послушайте, что вообще здесь происходит?», а Бьорн уже приготовился дать кому-нибудь в морду, когда бесформенная куча на полу простонала и слегка шевельнулась.
И посмотрела вверх. И увидела Бьорна. И завопила.
По крайней мере один из него завопил.
Одна из опасностей, присущих работе на высших административных должностях, учитывая все сопутствующие стрессы и нервное напряжение департаментской политики, состоит в возможности раздвоения личности. Обычно это считается чем-то, чего следует избегать, но в этом положении есть и свои преимущества.
Вот хороший пример: это означало, что в то время как одна половина личности Финансов и Общих Направлений производила тихие попискивающие звуки и пыталась зарыться в ворс ковра, другая его половина гневно шагала по коридорам бараков Департамента Безопасности, испуская яростные вопли и колотя в двери рукояткой стека. Преимущество, которое Финансы и Общие Направления имел перед любым среднестатистическим психопатом, заключалось в том, что он сумел обеспечить отдельные телесные воплощения для каждой из своих разделенных личностей; или, говоря другими словами, к двум его личинам прилагалось два тела.
То, которое сопутствовало образу наполовину спятившего диктатора, было очень большим, одетым в нечто наподобие тех черных кожаных шинелей, за которыми гонялись бы эсэсовцы, если бы имели доступ к драконовой шкуре высшей выделки, и щедро увешанным оружием весьма интересного вида. Потребовалось бы довольно живое, чтобы не сказать извращенное, воображение, чтобы понять, для чего непосредственно оно предназначено, но любой дурак понял бы с первого взгляда, что это оружие. Даже, возможно, дьявольское оружие.
— Подъем, растреклятые вы сукины дети! — орал он. — Шевелитесь!