— Уйдем отсюда, — сказал Алеша и обнял меня за плечи.
Мы тихо вышли из «нашего дома», где провели полчаса, быть может, самой счастливой жизни.
На лестничной площадке Алеша приостановился. Он задумчиво взглянул на рабочих, расхаживающих по шестому этажу, на полет стрелы крана, на контейнер с кирпичами на тросе, потом опять на свои руки.
— Неужели это и есть строительство коммунизма, Женя?
— Наверно, Алеша, — сказала я, поправляя на его шее шарф. — Сначала нужно много всего построить…
— Да, сначала нужно провести большую, очень большую, и трудную, и черную работу, — сказал он. — И вместе с тем необходимо в срочном порядке перестраивать человеческое сердце на коммунистический лад. Да, да, Женя! Чтобы сердце было горячим, богатым, честным и добрым. И нужно, чтобы таких сердец было много, очень много!.. Тогда на земле не останется ни обид, ни горя… Идем, я провожу тебя до первого этажа…
Я ушла от него взволнованная и грустная. Да, настоящим людям жить намного труднее, чем тем, ненастоящим, потому что настоящие создают, ищут, думают. А человеку, задумывающемуся о жизни и событиях, о будущем, всегда труднее живется. Они настоящие, ответственные перед людьми, перед обществом…
АЛЕША: Вечером в общежитии у порога нашей комнаты собралась толпа. Кроме Петра, Анки и Трифона тут были Серега Климов с Ильей Дурасовым, «судья» Вася со своими «заседателями», три девушки из соседнего барака.
Шумно топоча, мы вышли из жаркого и душного помещения. Вечер был безветренный, с легким морозцем. Редкие, почти одинокие, невесомо вились снежинки, голубыми искрами вспыхивая в свете фонарей. Женя выставила руку. Снежинка тихо легла ей на ладонь, тут же растаяла, и Женя слизнула капельку кончиком языка. В зимнем пальто, темном, с серым каракулевым воротничком и манжетами, в белом платке, обсыпанном черным горошком, с коньками под локтем, она походила на школьницу, нетерпеливую, беспечную и немножко кокетливую. Женя первой увидела подходивший автобус и побежала к остановке, увлекая остальных.
У входа в парк мы — Женя, Петр и я — задержались, чтобы подождать Елену Белую.
Она примчалась минут через двадцать после того, как ей позвонила Женя, в распахнутом пальто, с непокрытой головой, в одной руке — берет, в другой — коньки. При каждом шаге волосы, сваленные на один бок, взлетали и опускались.
— Совсем задохнулась — так бежала, — заговорила она, стремительно подходя. — Здравствуй, Алеша! — Затем шагнула к Петру.
Они стояли и немо смотрели друг другу в глаза. Петр приподнял руку и убрал со щеки ее прядь волос, белую, в блестках снежинок. И она прижала на миг его ладонь к своей щеке.
— Поедемте на другой каток, — вдруг попросила она. — Пожалуйста!..
Я запротестовал.
— Мы же не одни, Лена. Тут наших половина общежития.
— Ну, хорошо. Все равно уж теперь… — Елена порывистым шагом двинулась в парк. В воротах я услышал, как она сказала Жене: — Вадим знает, что мы здесь.
— Ну и пусть! Ты же не одна. — В голосе Жени прозвучало беспокойство.
Через несколько минут, выйдя из раздевалки на лед, я, на всякий случай, предупредил Петра:
— Будем держаться вместе.
— Понял, — сказал он. — Бегите впереди, мы — за вами.
Мимо неслись пестрые, разноликие людские толпы — бесконечная, неудержимая, веселая река, волна за волной. Над катками, над его площадями и дорожками, гремела музыка, то надсадно завывая, то бросаясь в бешеный галоп. Певец хрипло выговаривал на чужом языке непонятные слова песни. Музыка торопила, подхлестывала, гнала вперед, и невозможно было устоять на месте. Мы врезались в самую стремнину этой людской реки и помчались, не ощущая под ногами льда, словно поплыли.
Женя каталась легко, послушно. Она как бы невесомо висела на моей руке. На поворотах чуть отдалялась и снова мягко прислонялась ко мне. Красный свитер плотно облегал ее плечи, черные взрыхленные волосы были слегка запорошены снежной пылью. Я сильнее прижал ее к себе. Она живо отозвалась на это движение, чуть запрокинула голову и засмеялась.
— Тебе хорошо?
— Да…
— Мне тоже. Держи меня!.. — крикнула она, отдаляясь и совершая вираж.
Я оглянулся. Позади нас, не отставая, широкими и стремительными взмахами катились Петр и Елена.
— Что тебе сказала Елена? — спросил я Женю.
— Ничего серьезного.
— Ну все-таки?
— Вадим знает, что мы на катке. Он, конечно, передаст Аркадию. И тот приедет сюда.
— Ну и что?
— Будет скандал. Елена боится Аркадия.