На Суре, в Кочках, в пункте Заготзерна Аребин получил первый удар — особенно тяжкий, потому что первый, неожиданный: пока тянули со снятием старого председателя и избранием нового, весь семенной фонд был роздан другим колхозам. Посылали за семенами на элеватор — за тридцать километров от села, на станцию. На пути лежало много непроезжих, трясинистых оврагов, машину засасывало — трактором не вытащишь.
Аребин растерялся. Сроки сева явно срывались. Прохоров мимо этого факта не пройдет: «Вас прислали затем, чтобы вы срывали нам график работ?»
Аребин с ненавистью подумал о Коптильникове: подхалим и очковтиратель! Осенью вывез из колхоза все семена, сдал в госзакуп, чтобы только стоять первым в районном списке почета. Теперь завози обратно. Лишняя, бестолковая работа, трата людской энергии, загрузка транспорта…
К кому обратиться за советом, за помощью? Директор совхоза работает в этих местах двадцать лет, он должен знать все ходы и выходы, подскажет…
— До совхоза доберемся, Матвей?
— Проедем, Владимир Николаевич, тут всего восемь километров. — Мотя одобрил выбор Аребина. — Директор там Тимофей Пугачев — сила!
Директора на месте не оказалось — обедал, и Аребин явился к нему на квартиру.
Навстречу вышел из-за стола массивный, грузный, уже немолодой человек с просторным животом, перетянутым узеньким кавказским ремешком с набором бляшек, с налитой короткой шеей и заплывшими, в щелочку, и от этого казавшимися хитрыми глазками.
— Тимофей Иваныч Пугачев, — отрывисто, но мягко, со смешком сказал он, опуская на плечо Аребина тяжелую руку. — Слыхал про вас… Как же, слыхал! Проходи, давай обедать.
Аребин сразу почуял, что с таким человеком надо говорить начистоту.
— Плохи мои дела, Тимофей Иваныч, — сознался он, вешая пальто. — Вчера избрали, а сегодня к тебе за помощью.
— За семенами, что ли? — Пугачев засмеялся; Аребин тоже усмехнулся.
— Откуда узнал?
— Не ты первый… Да, попал ты в переплет, москвич, сядешь в калошу с севом. Прохоров с тебя не слезет, разнесет на весь район… Маша! — крикнул Пугачев в другую комнату. — Налей гостю щей! Садись, Владимир Николаевич, заправься.
Аребин от обеда отказался.
— Спасибо, сыт. Выручи, Тимофей Иваныч… На несколько дней.
Пугачев безжалостно взглянул Аребину в глаза.
— Не могу, Владимир Николаевич, не обессудь. Зерна у меня нет. А было б — все равно не дал бы. Такая помощь называется разбазариванием государственного добра. И вкатят мне выговор. Пробивайся, друг, на элеватор. Еще день-два — и дороги откроются… — Пугачев проводил удрученного Аребина на улицу. — Жаль мне тебя, москвич, не хочется, чтобы ты купался в грязи, но ничего не могу поделать.
Мотя Тужеркин, подняв капот, возился в моторе.
Тимофей Пугачев, обойдя грузовик, притронулся носком сапога к баллону, и глазки его сузились в насмешливые щелочки.
— На такой жестянке поплаваешь… Хочешь, Аребин, дам тебе свою машину? Грузовики у меня мощные, как танки. С передними ведущими. Вездеходы!
Аребин поблагодарил: он пробьется на элеватор, сев начнет вовремя!
Пока Мотя Тужеркин, гремя ключами, рылся в моторе, Аребин и Пугачев прошлись немного в сторону совхозной усадьбы.
— Если в чем нужда скажется, — заговорил Пугачев, — милости прошу ко мне. Без стеснения. Доброты мне не занимать, Владимир Николаевич. Честно говорю…
Неподалеку от жилого дома, возле сарая, ржавели под открытым небом какие-то механизмы. Ни на одну сельскохозяйственную машину они не были похожи.
— Что это там лежит, Тимофей Иванович?
— Пресс для выделки кирпичей. — Пугачев отметил, что гость сильно заволновался.
Аребин вспомнил замечание Терентия Рыжова: «Фундаментов нет, сыплются бревна, как труха…»
— Семян ты мне не дал, Тимофей Иванович, — заговорил Аребин торопливо. — Ну, а пресс, что лежит и ржавеет, можешь дать, на время, конечно, за плату?
Пугачев был рад смягчить свой отказ в семенах.
— Бери. Только на черта он тебе сдался? — Тимофей Иванович с сомнением покачал головой. — Кирпичики — дело нелегкое. Но бери, дорогой. Пресс в исправности. Прочистишь, промажешь — заработает…
После обеда Павел Назаров заглянул к Алене Волковой. Старуха выметала из чулана сор.
— Уехал, Пашенька, по делам. С Матвеем Тужеркиным в Кочки подались…
— Знаю. Скоро должны вернуться. — Павел принес в кошелке, накрытой мешком, курицу. — Сваришь Владимиру Николаевичу.
Алена приподняла мешковину: из кошелки высунулась куриная с красной короной голова.