— Будь по-вашему! — сказал Бошан. — Если вы непременно хотите, чтобы я спустился на землю, я это сделаю; если вы хотите начать розыски врага, я буду разыскивать его вместе с вами. И я найду его, потому что моя честь требует почти в такой же мере, как и ваша, чтобы мы его нашли.
— В таком случае, Бошан, мы должны начать розыски немедленно, сейчас же. Каждая минута промедления кажется мне вечностью; доносчик еще не понес наказания, следовательно, он может надеяться, что и не понесет его, но, клянусь честью, он жестоко ошибается!
— Послушайте, Морсер…
— Я вижу, Бошан, вы что-то знаете; вы возвращаете мне жизнь!
— Я ничего не знаю точно, Альбер, но все же это луч света во тьме, и, если мы пойдем за этим лучом, он, может быть, выведет нас к цели.
— Да говорите же! Я сгораю от нетерпения.
— Я расскажу вам то, чего не хотел говорить, когда вернулся из Янины.
— Я слушаю.
— Вот что произошло, Альбер. Я, естественно, обратился за справками к первому банкиру в городе; как только я заговорил об этом деле и даже прежде чем я успел назвать вашего отца, он сказал:
"Я догадываюсь, что вас привело ко мне".
"Каким образом?"
"Нет еще двух недель, как меня запрашивали по этому самому делу".
"Кто?"
"Один парижский банкир, мой корреспондент".
"Его имя?"
"Данглар".
— Данглар! — воскликнул Альбер. — Верно, он уже давно преследует моего несчастного отца своей завистливой злобой; он считает себя демократом, но не может простить графу де Морсер его пэрства. И этот неизвестно почему не состоявшийся брак… да, это так!
— Расследуйте это, Альбер, только не горячитесь заранее, и если это так…
— Если это так, — воскликнул Альбер, — он заплатит мне за все, что я выстрадал.
— Не увлекайтесь, ведь он уже пожилой человек.
— Я буду считаться с его возрастом так, как он считался с честью моей семьи. Если он враг моего отца, почему он не напал на него открыто? Он побоялся встретиться лицом к лицу с мужчиной!
— Альбер, я не осуждаю, я только сдерживаю вас; будьте осторожны.
— Не бойтесь; впрочем, вы будете меня сопровождать, Бошан: о таких серьезных вещах говорят при свидетелях. Сегодня же, если виновен Данглар, он умрет или умру я. Черт возьми, Бошан, я устрою пышные похороны своей чести!
— Хорошо, Альбер. Когда принимают такое решение, надо немедленно исполнить его. Вы хотите ехать к Данглару? Едем.
Они послали за наемным кабриолетом. Подъезжая к дому банкира, они увидели у ворот фаэтон и слугу Андреа Кавальканти.
— Вот это удачно! — угрюмо произнес Альбер. — Если Данглар откажется принять вызов, я убью его зятя. Князь Кавальканти — как же ему не драться!
Банкиру доложили об их приходе, и он, услышав имя Альбера и зная все, что произошло накануне, велел сказать, что не принимает. Но было уже поздно, Альбер шел следом за лакеем; он услышал ответ, распахнул дверь и вместе с Бошаном вошел в кабинет банкира.
— Позвольте, сударь! — воскликнул тот. — Разве я уже не хозяин в своем доме и не властен принимать или не принимать кого мне угодно? Мне кажется, вы до странности забываетесь.
— Нет, сударь, — холодно отвечал Альбер, — бывают обстоятельства, когда некоторых посетителей нельзя не принимать, если не хочешь прослыть трусом, — этот выход вам, разумеется, открыт.
— Что вам от меня угодно, сударь?
— Мне угодно, — сказал Альбер, подходя к нему и словно не замечая Кавальканти, стоявшего у камина, — предложить вам встретиться со мной в уединенном месте, где нас никто не побеспокоит в течение десяти минут; большего я не прошу; и из двух людей, которые там встретятся, один останется на месте.
Данглар побледнел. Кавальканти сделал движение. Альбер обернулся к нему.
— Пожалуйста, — сказал он, — если желаете, граф, приходите тоже, вы имеете на это полное право, вы почти уже член семьи, а я назначаю такие свидания всякому, кто пожелает явиться.
Кавальканти в недоумении взглянул на Данглара, и тот, сделав над собой усилие, поднялся и стал между ними. Выпад Альбера против Андреа возбудил в нем надежду, что этот визит вызван не той причиной, которую он предположил вначале.
— Послушайте, сударь, — сказал он Альберу, — если вы ищете ссоры с виконтом за то, что я предпочел его вам, то я предупреждаю вас, что передам это дело королевскому прокурору.
— Вы ошибаетесь, сударь, — сказал Альбер с мрачной улыбкой, — мне не до свадеб, и я обратился к господину Кавальканти только потому, что мне показалось, будто у него мелькнуло желание вмешаться в наш разговор. А впрочем, вы совершенно правы, я готов сегодня поссориться со всяким; но будьте спокойны, господин Данглар, первенство в этом отношении остается за вами.
— Сударь, — отвечал Данглар, бледный от гнева и страха, — предупреждаю вас, что, когда, по несчастью, я встречаю на своем пути бешеного пса, я убиваю его, и не только не считаю себя виновным, но, напротив того, нахожу, что оказываю обществу услугу. Так что если вы взбесились и собираетесь укусить меня, то предупреждаю вас: я без всякой жалости вас убью. Чем я виноват, что ваш отец обесчещен?
— Да, негодяй! — воскликнул Альбер. — Это твоя вина!
Данглар отступил на шаг.
— Моя вина! Моя? — сказал он. — Да вы с ума сошли! Да разве я знаю греческую историю? Разве я разъезжал по всем этим странам? Разве это я посоветовал вашему отцу продать янинские замки, выдать…
— Молчать! — сказал Альбер сквозь зубы. — Нет, не вы лично вызвали скандал, но именно вы коварно подстроили это несчастье.
— Я?
— Да, вы! Откуда пошла огласка?
— Но, мне кажется, в газете это было сказано: из Янины, откуда же еще!
— А кто писал в Янину?
— В Янину?
— Да. Кто писал и запрашивал сведения о моем отце?
— Мне кажется, что никому не запрещено писать в Янину.
— Во всяком случае, писало только одно лицо.
— Только одно лицо?
— Да, и это лицо — вы.
— Разумеется, я писал: мне кажется, что если выдаешь замуж свою дочь за молодого человека, то позволительно собирать сведения о семье этого молодого человека; это не только право, это обязанность.
— Вы писали, сударь, — сказал Альбер, — отлично зная, какой получите ответ.
— Клянусь вам, — воскликнул Данглар с чувством искренней убежденности, исходившим, быть может, не столько даже от наполнявшего его страха, сколько от жалости, которую он в глубине души чувствовал к несчастному юноше, — мне никогда и в голову бы не пришло писать в Янину. Разве я имел представление о несчастье, постигшем Али-пашу?
— Значит, кто-нибудь посоветовал вам написать?
— Разумеется.
— Вам посоветовали?
— Да.
— Кто?.. Говорите… Сознайтесь…
— Извольте, все очень просто: я говорил о прошлом вашего отца, я сказал, что источник его богатства никому не известен. Лицо, с которым я беседовал, спросило, где ваш отец приобрел свое состояние. Я ответил: в Греции. Тогда этот человек мне сказал: напишите в Янину.
— Кто же вам дал этот совет?
— Черт возьми! Граф де Монте-Кристо, ваш друг.
— Граф де Монте-Кристо посоветовал вам написать в Янину?
— Да, и я написал. Хотите посмотреть мою переписку? Я вам ее покажу.
Альбер и Бошан переглянулись.
— Сударь, — сказал Бошан, до сих пор молчавший, — по-моему, вы обвиняете графа, зная, что его сейчас нет в Париже и он не может оправдаться.
— Я никого не обвиняю, сударь, — отвечал Данглар, — я просто рассказываю, как было дело, и готов повторить в присутствии господина графа де Монте-Кристо все, что я вам сейчас сказал.
— И граф знает, какой вы получили ответ?
— Я ему показал ответ.
— Знал ли он, что моего отца звали Фернан и что его фамилия Мондего?
— Да, я ему давно об этом сказал; словом, я сделал только то, что всякий сделал бы на моем месте, и даже, может быть, гораздо меньше. На следующий день после получения этого ответа ваш отец, по совету графа де Монте-Кристо, приехал ко мне и официально просил для вас руки моей дочери, как это принято делать, когда хотят решить вопрос окончательно, я отказал ему, отказал наотрез, эго правда, но без всяких объяснений, без скандала. В самом деле, к чему мне была огласка? Какое мне дело до чести или бесчестия господина де Морсера? Это не влияет ни на повышение, ни на понижение курса.