— Вы не ушиблись, Валентина? — воскликнул Моррель.
Валентина окинула взглядом комнату, в глазах Нуартье она прочла величайший испуг.
— Успокойся, дедушка, — сказала она, пытаясь улыбнуться, — это пустяки… у меня просто закружилась голова.
— Опять головокружение! — сказал Моррель, в отчаянии сжимая руки. — Поберегите себя, Валентина, умоляю вас!
— Да ведь все уже прошло, — сказала Валентина, — говорю же я вам, что это пустяки. А теперь послушайте, я скажу вам новость: через неделю Эжени выходит замуж, а через три дня назначено большое пиршество в честь обручения. Мы все приглашены — мой отец, госпожа де Вильфор и я… Так я по крайней мере поняла.
— Какой же наконец настанет наша очередь? Ах, Валентина, вы имеете такое влияние на своего дедушку, постарайтесь, чтобы он ответил вам: скоро!
— Так вы рассчитываете на меня, чтобы торопить дедушку и напоминать ему? — отвечала Валентина.
— Да! — воскликнул Моррель. — Ради Бога поспешите. Пока вы не будете моей, Валентина, мне всегда будет казаться, что я вас потеряю.
— Право, Максимилиан, — отвечала Валентина, судорожно вздрогнув, — вы слишком боязливы. Вы же офицер, про которого говорят, что он не знает страха. Ха-ха-ха!
И она разразилась резким, болезненным смехом, руки ее напряглись, голова запрокинулась, и она осталась недвижима.
Крик ужаса, который не мог сорваться с уст Нуартье, застыл в его взгляде.
Моррель понял: нужно звать на помощь.
Он изо всех сил дернул звонок; горничная, находившаяся в комнате Валентины, и лакей, заступивший место Барруа, вместе вбежали в комнату.
Валентина была так бледна, так холодна и неподвижна, что, не слушая того, что им говорят, они поддались царившему в этом проклятом доме страху и, воплями призывая на помощь, бросились бежать по коридорам.
Хотя госпожа Данглар и Эжени как раз в эту минуту уезжали, они еще успели узнать причину переполоха.
— Я вам говорила! — воскликнула г-жа де Вильфор. — Бедняжка!
XVII
ПРИЗНАНИЕ
В эту минуту послышался голос Вильфора, кричавшего из своего кабинета:
— Что случилось?
Моррель взглянул на Нуартье, к которому вернулось все его хладнокровие, и тот глазами указал ему на нишу, где однажды, при сходных обстоятельствах, он уже скрывался.
Он едва успел схватить шляпу и спрятаться за портьерой. В коридоре уже раздавались шаги королевского прокурора.
Вильфор вбежал в комнату, бросился к Валентине и схватил ее в объятия.
— Доктора! Доктора!.. Д’Авриньи! — крикнул Вильфор. — Нет, я лучше сам поеду за ним.
И он стремглав выбежал из комнаты.
В другую дверь выбежал Моррель.
Его поразило в самое сердце ужасное воспоминание: ему вспомнился разговор между Вильфором и доктором, который он случайно подслушал той ночью, когда умерла г-жа де Сен-Меран; симптомы, хоть и более слабые, были такие же, какие предшествовали смерти Барруа.
И ему почудилось, будто в ушах у него звучит голос Монте-Кристо, сказавшего ему не далее как два часа тому назад:
"Что бы вам ни понадобилось, Моррель, приходите ко мне, я многое могу сделать".
Он стрелой помчался по предместью Сент-Оноре к улице Матиньон, а с улицы Матиньон на Елисейские поля.
Тем временем Вильфор подъехал в наемном кабриолете к дому д’Авриньи. Он так резко позвонил, что швейцар открыл ему с перепуганным лицом. Вильфор бросился на лестницу, не в силах вымолвить ни слова. Швейцар знал его и только крикнул ему вслед:
— Доктор в кабинете, господин королевский прокуpop!
Вильфор уже вошел, или, вернее, ворвался, к доктору.
— А, это вы! — сказал д’Авриньи.
— Да, доктор, — отвечал Вильфор, закрывая за собой дверь, — и на этот раз я вас спрашиваю, одни мы здесь? Доктор, мой дом проклят Богом.
— Что случилось? — спросил тот внешне холодно, но с глубоким внутренним волнением. — У вас опять кто-нибудь заболел?
— Да, доктор, — воскликнул Вильфор, хватаясь за голову, — да!
Взгляд д’Авриньи говорил:
"Я это предсказывал".
Он медленно и с ударением произнес:
— Кто же умирает на этот раз? Кто эта новая жертва, которая предстанет перед Богом, обвиняя нас в преступной слабости?
Мучительное рыдание вырвалось из груди Вильфора; он схватил доктора за руку.
— Валентина! — сказал он. — Теперь очередь Валентины!
— Ваша дочь! — с ужасом и изумлением воскликнул д’Авриньи.
— Теперь вы видите, что вы ошиблись, — прошептал Вильфор, — помогите ей и попросите у страдалицы прощения за то, что вы подозревали ее.
— Всякий раз, когда вы посылали за мной, — сказал д’Авриньи, — бывало уже поздно, но все равно, я иду, только поспешим, с вашими врагами медлить нельзя.
— На этот раз, доктор, вам уже не придется упрекать меня в слабости. На этот раз я узнаю, кто убийца, и не пощажу его.
— Прежде чем думать о мщении, сделаем все возможное, чтобы спасти жертву, — сказал д’Авриньи. — Едем.
И кабриолет, доставивший Вильфора, быстро домчал его обратно вместе с д’Авриньи в то самое время, как Моррель стучался в дверь Монте-Кристо.
Граф был у себя в кабинете и, очень озабоченный, читал записку, которую ему только что спешно прислал Бертуччо.
Услышав, что ему докладывают о Морреле, который расстался с ним за каких-нибудь два часа перед этим, граф с удивлением поднял голову.
Для Морреля, как и для графа, за эти два часа изменилось, по-видимому, многое: он покинул графа с улыбкой, а теперь стоял перед ним, растерянный.
Граф вскочил и бросился к нему.
— Что случилось, Максимилиан? — спросил он. — Вы бледны, по лбу пот ручьями!
Моррель почти упал в кресло.
— Да, — сказал он, — я бежал, мне нужно с вами поговорить.
— У вас дома все здоровы? — спросил граф самым сердечным тоном, не оставлявшим сомнений в его искренности.
— Благодарю вас, граф, — отвечал Моррель, видимо не зная, как приступить к разговору, — да дома у меня все здоровы.
— Я очень рад; но вы хотели мне что-то сказать? — заметил граф с возрастающей тревогой.
— Да, — сказал Моррель, — я бежал к вам из дома, куда вошла смерть.
— Так вы от Морсеров? — спросил Монте-Кристо.
— Нет, — отвечал Моррель, — а разве у Морсеров кто-нибудь умер?
— Генерал пустил себе пулю в лоб, — отвечал Монте-Кристо.
— Какое ужасное несчастье! — воскликнул Максимилиан.
— Не для графини, не для Альбера, — сказал Монте-Кристо, — лучше потерять отца и мужа, чем видеть его бесчестие; кровь смоет позор.
— Несчастная графиня! — сказал Максимилиан. — Больше всего мне жаль эту благородную женщину!
— Пожалейте и Альбера, Максимилиан, поверьте, он достойный сын графини. Но поговорим о вас. Вы спешили ко мне, и я очень рад, если могу быть вам полезен.
— Да, я пришел к вам в безумной надежде, что вы можете помочь мне в таком деле, где один Бог может помочь.
— Говорите же!
— Я даже не знаю, — сказал Моррель, — имею ли я право хоть одному человеку на свете открыть такую тайну, но меня вынуждает рок, я не могу иначе.
И он замолчал в нерешительности.
— Вы ведь знаете, что я вас люблю, — сказал Монте-Кристо, сжимая руку Морреля.
— Ваши слова придают мне смелости, и что-то говорит мне (молодой человек прижал руку к сердцу), что я не должен иметь тайн от вас.
— Да, Моррель, сам Бог внушил вам это. Скажите же мне все, как вам велит сердце.
— Граф, разрешите мне послать Батистена справиться от вашего имени о здоровье одной особы, которую вы знаете.
— Я сам в вашем распоряжении, что же говорить о моих слугах?
— Я должен узнать, что ей лучше, не то я с ума сойду.
— Хотите, чтобы я позвонил Батистену?
— Нет, я сам ему скажу.
Моррель вышел, позвал Батистена и вполголоса сказал ему несколько слов. Камердинер поспешно вышел.
— Ну что? Послали? — спросил Монте-Кристо возвратившегося Морреля.