Выбрать главу

– Так это или не так? – повторил настойчиво Калиостро.

– Н-не з-знаю! – едва расклеив дрожащие губы, пробормотала она.

– Не знаешь? Ну, так я сейчас узнаю. Княгиня, велите сейчас принести младенца и отдать этой женщине. Пусть, если это ее дитя, она возьмет его.

Слова Калиостро произвели поразительное действие как на Констанцию, так и на ее брата. Оцепенение их прошло мгновенно, и оба заговорили одновременно, перебивая друг друга:

– Нет, граф! Нет, ваши сиятельства… Куда же нам!

– Я и с Эммануилом не знаю, как прокормиться!

– Оставьте уж у себя, ваши сиятельства!..

– А, такова-то любовь сей матери к оспариваемому младенцу! – торжествовал Калиостро. – Теперь ясно, что она не мать ему!

– Граф, вы – новый Соломон! – сказал, пожимая ему руку, князь Сергей Федорович. – Вы совершенно убедили меня. Прошу вас позволить отвести этих двух злосчастных на мои поварни и… покормить их там.

– О, ничего не имею против, любезный князь! – великодушно согласился граф Феникс.

Когда их увели, князь взял под руку магика и сказал ему, понизив голос:

– Вы рассеяли все мои сомнения. Но вот о чем хочу спросить: когда вы беседовали с государыней, то она, как мне передал Строганов, благоволила выразить желание сноситься с вами через доброго своего приятеля. Скажите, какое именно лицо назвала государыня?

– О, это столь трудное русское двойное имя, что я сперва едва не сделал самую нелепую ошибку, запомнив Степан Иванович, когда нужно наоборот – Иван Степанович. Мне объяснили, что это одно придворное лицо, незначительное по рангу, но пользующееся доверием монархини. Князь не сказал ни слова. Калиостро, жалуясь на крайнее утомление и потрясение от всего происшедшего, откланялся, но на прощание по обычаю произнес наставительную речь внимательно слушавшим его князю и княгине. Он изобразил, какой опасности подвергали они своими сомнениями жизнь ребенка, к которому могла возвратиться болезнь, и он не мог бы уже вторично исцелить дитя. Счастье еще, что подчиняющиеся ему духи донесли ему обо всем происходящем в доме князя своевременно, и он успел отвратить грозящую опасность. В заключение граф заклинал ни в малейшей степени не предаваться впредь гибельным сомнениям. Голицыны обещали, и магик удалился.

Они остались в том же покое и сидели неподвижно, погруженные в думы, которые не решались поведать друг другу. Вдруг вошел слуга с конвертом на серебряном подносе и, подавая, доложил только:

– От светлейшего!

Поспешно распечатав и прочитав вложенную в конверт записку Потемкина на розовом золотообрезном листке, князь ахнул и передал ее княгине. Крик ужаса вырвался и у нее.

Князь торопливо приказал слуге:

– Скорее беги, лети… Вели от моего имени дворецкому остановить этого… как его… Калиостро! Остановить! Воротить!

Слуга бросился исполнять приказание, но через минуту дворецкий вошел с докладом, что вернуть графа Калиостро-Феникса невозможно: карета его уже за воротами.

– Ну, Бог с ним! И без нас распорядятся! – загадочно сказал князь. Когда дворецкий удалился, он подошел к стоявшей в глубоком раздумье и печали княгине и обнял ее. Их слезы смешались, но, как будто покоряясь заключительному наставлению магика, они не сказали ни слова друг другу о том, что думали оба в то мгновение, и никогда, до самой смерти, ни друг другу, ни кому-либо еще этих дум не поведали.

ГЛАВА LXXXVII

Калиостро грозит улететь по воздуху

Казалось, Калиостро мог быть вполне удовлетворен, отвратив опасность от исцеленного им младенца, уничтожив несчастного лакея, дерзнувшего клеветать на него, и восстановив к себе доверие княжеской четы. Однако в карете он погрузился в думы самого мрачного свойства. Темные предчувствия терзали его.

Когда карета подкатила к подъезду, он почему-то с неприятным удивлением заметил на дворе несколько подвод с мужиками при них и стоящего на подъезде высокого человека с огромным животом, в кафтане цвета соли с перцем. В красных коротких пальцах он держал табакерку и пестрый шелковый платок.

Едва Калиостро вышел из кареты, господин окинул его с ног до головы мутным взором и сказал скрипучим, как немазаное колесо, голосом по-французски:

– Кажется, вижу господина Калиостроса?

– Да, я – граф Калиостро, – отвечал магик, и глаза его забегали по ничего не выражавшему, кроме сухости и черствости, лицу и фигуре незнакомца.

– Ага, государь мой, вас-то мне и надо! – точно каркнул тот по-вороньи, открывая невообразимо злобным подобием улыбки желтые волчьи зубы своей пасти.

– А кто вы такой? – спросил Калиостро, стараясь сохранять важность, но почему-то сбиваясь с обычного тона на заносчиво-раздражительный.

Кто я? Уж, конечно, – тут он еще шире раздвинул в волчьей улыбке рот и еще больше обнажил зверские резцы и клыки, прокопченные соком табака, который имел привычку не нюхать, а жевать, – уж, конечно, честный человек, а не плут.

Тут он отвернулся и прежде, чем граф успел что-либо ответить, крикнул по-русски кучеру, привезшему магика:

– Карету отложить. А для надобности господина Калиостроса с мадамой его которую постарше заложить. Они сейчас едут.

– Слушаем, ваше превосходительство! – весело гаркнул кучер и отъехал.

Тем временем Калиостро уже поднялся по ступеням подъезда и стоял рядом с распорядившимся его отъездом бесцеремонным господином; и хотя они были одного роста, тот смотрел на него, косясь и через плечо, как на какую-то мокрицу, ползущую по полу.

– Государь мой, – волнуясь, краснея, бледнея и задыхаясь, заговорил граф, – государь мой, объясните ваши поступки и кто же вы такой?

– Вы все поймете весьма скоро, – заскрипел тот, – а я управитель дел князя Григория Александровича Потемкина, да!

Он открыл табакерку, помусолил толстым языком толстый указательный палец, засунул его в табак и с видимым наслаждением принялся пальцем с налипшим табаком как бы чистить себе зубы.

– А, так вы супруг моей доброй приятельницы, госпожи Ковалинской? – радостно вскричал итальянец, весь просияв любезнейшей улыбкой.

Управитель дел фукнул носом, поднимая плохо бритую толстую верхнюю губу.

– Тут супруги моей нет, и приятельница ли она, вам или нет, сюда не относится, – заскрипел Ковалинский. – А я прибыл от князя с приказанием сию же минуту очистить помещение, которое князю экстренно понадобилось, и выселить вас с супругой и со всеми пожитками со двора. Для этого подводы и люди. Видите? А вам подадут сейчас каретку и лошадей, только несколько попроще, нежели те, коими вы до сих пор пользовались. Да!

– Конечно, дом принадлежит князю, и он в нем хозяин, но я удивлен такой поспешностью, – растерянно говорил Калиостро. – Мне не дают никакого времени собрать свои пожитки, найти приличное помещение и…

– Помещение вы займете старое, в Итальянских, в доме соотечественника вашего Горгонзолло. Оно свободно и вы, кстати, за пользование им, несмотря на многократные напоминания хозяина, еще не удосужились уплатить, – почти проскрежетал Ковалинский.

– О это такая пустая сумма! И у нас с ним свои счеты! – пробормотал бледный граф.

– До него этого дела нет, – ответил Ковалинский. – Помещение извольте очистить. Потрудитесь показать свои пожитки.

Ковалинский повернулся к нему спиной.

– Гей, хлопцы! – гаркнул он мужикам у подвод. – Идите грузить!

Мужики толпою устремились за Ковалинским в дом. Магик вошел за ними. В покоях он нашел Серафиму. С красными, заплаканными глазами она хлопотала, собирая пожитки, рухлядь, подушки, узлы. Бросила злобный взгляд, но не сказала мужу ни слова.

Калиостро же прислонился к стене и так оставался, бледный, растерянный, униженный, хотя, казалось бы, ничего особенного не произошло, кроме внезапного каприза вельможи, хорошо известного своей переменчивостью. Мимо итальянца таскали вещи, узлы, чемоданы с его магическим реквизитом. Он ко всему был безучастен. Хлопотала лишь сама графиня ди Санта-Кроче.

Наконец все было нагружено и заняло три подводы, причем приспособления, машины, банки, треножники, наваленные как попало, делали отъезд Калиостро похожим на отбытие какого-то фокусника или ярмарочного фигляра.